Она рассмеялась, смущенная, но довольная.

— Тут любой бы справился, учитывая обстоятельства. Пожар-то пустяковый, да и земля так пропиталась водой, что к закату он сам бы потух.

— Возможно, — не стал спорить Берпи, потом указал на поляну, которая виднелась сквозь деревья, с пересекающей ее полуразрушенной каменной стеной. — Или огонь добрался бы до той высокой травы, потом до деревьев на другой стороне поляны, и пошло-поехало. Все могло бы гореть неделю. А то и месяц. С учетом того, что этой чертовой пожарной команды тут нет. — Он повернул голову и сплюнул. — Даже без ветра огонь не потухнет, если уж разгорелся. На юге шахты горят по двадцать, тридцать лет. Я читал об этом в «Нэшнл джиографик». Под землей никакого ветра нет. И откуда нам знать, что ветер не поднимется? Мы же не знаем, что делает, а чего нет эта хреновина.

Они оба посмотрели на Купол. Сажа и пепел сделали его видимым — в каком-то смысле — до высоты почти в сто футов. Теперь они уже не могли четко разглядеть, что делается на стороне Таркерса, и Бренде это не нравилось. Не то чтобы ей хотелось вникнуть в нужную проблему — так недолго испортить и хорошее настроение, возникшее после тушения пожара, но все же ей это решительно не нравилось. Черная пленка на Куполе заставила ее подумать о вчерашнем необычном закате.

— Дейл Барбара должен позвонить своему вашингтонскому другу, — прервала она паузу. — Сказать ему, что, погасив пожар, следует отмыть Купол с той стороны. Мы же этого сделать не сможем.

— Хорошая идея, — кивнул Ромео. Но его определенно занимало другое. — Ты, конечно, обратила внимание на одну особенность своей команды? Потому что я точно обратил.

На лице Бренды отразилось удивление.

— Они — не моя команда.

— Твоя, твоя! Ты отдавала приказы, а значит, они твоя команда. Ты видишь хоть одного копа?

Бренда огляделась.

— Ни одного, — подтвердил Ромео. — Ни Рэндолфа, ни Генри Моррисона, ни Фредди Дентона или Рупа Либби, ни Джорджи Фредерика… никого из этих новеньких. Этой молодежи.

— Они, возможно, заняты.

— Точно. Заняты чем? Ты не знаешь, и я не знаю. Но чем бы они ни занимались, не уверен, что мне это понравится. Или я подумаю, что этим стоит заниматься. В четверг вечером состоится городское собрание, и я думаю, в руководстве города должны произойти некоторые изменения. Не мне, конечно, решать, но, считаю, ты должна стать начальником полиции и пожарной охраны.

Бренда обдумала его слова, приняла во внимание папку «ВЕЙДЕР», найденную в компьютере мужа, и медленно покачала головой:

— Для этого, пожалуй, рановато.

— А если только начальником пожарной охраны? Это тебе подойдет? — В его голосе теперь сильнее слышался льюистонский выговор.

Бренда оглядела обгоревшие кусты и деревья. Ужасно, это точно, как с фотографии поля боя Первой мировой войны, но уже не опасно. Люди, которые приехали сюда, позаботились об этом. Команда. Ее команда.

Она улыбнулась:

— На это я могу согласиться.

Первый раз Джинни Томлинсон убежала по больничному коридору, реагируя на громкий сигнал вызова, который не сулил ничего хорошего, и Пайпер не успела с ней поговорить. Даже и не пыталась. Она пробыла в приемном покое достаточно долго, чтобы понять: три человека — медсестра, медбрат и совсем юная медсестра-волонтер — обслуживали всю больницу. Они справлялись, но на пределе. Когда Джинни вернулась, она шла медленно. С поникшими плечами, в руке несла медицинскую карту.

— Джинни, ты как?

Подумала, что медсестра может рявкнуть на нее, но та лишь печально улыбнулась. И села рядом.

— Все хорошо. Только устала. — Она помолчала. — И Эд Кэрти только что умер.

Пайпер взяла ее за руку:

— Сожалею, что так вышло.

Джинни сжала ее пальцы.

— Не сожалей. Ты знаешь, как женщины говорят о родах? Эта родила легко, та тяжело?

Пайпер кивнула.

— Со смертью то же самое. Мистер Кэрти рожал долго, но теперь разродился.

Пайпер эта идея показалась блестящей. Она подумала, что может использовать такое сравнение в проповеди… только предположила, что в ближайшее воскресенье люди не захотят слушать проповедь о смерти. Если, конечно, Купол не исчезнет. Пайпер попыталась определиться, как лучше задать вопросы, без которых она никак не могла обойтись. Но задавать их ей не пришлось.

— Ее изнасиловали. — Джинни все сказала сама. — Скорее всего не один раз. Я боялась, что Твитчу придется ее зашивать, но смогла остановить кровотечение вагинальным тампоном. — Она помолчала. — Я плакала. К счастью, девушка настолько обдолбанная, что ничего не замечала.

— А ребенок?

— В принципе здоровый полуторагодовалый мальчик, но он нас напугал. У него случился мини-припадок. Вероятно, от того, что он слишком долго пробыл на солнце. Плюс обезвоживание… голод… и его рана. — Джинни провела пальцем по лбу.

Из коридора появился Твитч, присоединился к ним. От присущей ему небрежно-развязной манеры поведения не осталось и следа.

— Мужчины, которые изнасиловали ее, ранили и ребенка? — Голос Пайпер оставался спокойным, но в рассудке появилась тонкая красная щель.

— Литл Уолтера? Я думаю, он просто упал. Сэмми что-то сказала насчет развалившейся кроватки. Говорила не очень связно, но я уверен: это всего лишь несчастный случай. С ребенком, во всяком случае.

Пайпер ошеломленно посмотрела на него:

— Так вот что она говорила. Я думала, что она просила воды.

— Я уверена, что она хотела пить, — вставила Джинни, — но первое имя малыша Сэмми — Литл, а второе — Уолтер. Его так назвали, насколько я знаю, в честь блюзмена, который играл на губной гармошке. Она и Фил… — Джинни показала, как затягиваются косячком и задерживают дым в легких.

— Ох, Фил только травкой не ограничивался, — покачал головой Твитч. — Когда дело касалось наркотиков, Фил Буши предпочитал многообразие.

— Он умер? — спросила Пайпер.

Твитч пожал плечами:

— Я не видел его с весны. Если и умер, невелика беда.

Пайпер укоризненно посмотрела на него.

Твитч чуть поник головой.

— Извините, преподобная. — Повернулся к Джинни: — Расти не объявился?

— Ему нужно немного развеяться, и я его отпустила. Он скоро вернется, я уверена.

Пайпер сидела между ними, внешне спокойная. Но внутри красная трещина расширялась. Пайпер вспомнила вечер, когда отец запретил ей пойти на каток в торговом центре, потому что она сказала что-то резкое матери (в подростковом возрасте с губ Пайпер Либби очень уж часто слетали резкости). Она пошла наверх, позвонила подруге, с которой собиралась встретиться, и сказала ей — приятным, ровным голосом, — что у нее возникли неотложные дела и встретиться, увы, не удастся. В следующий уик-энд? Конечно, будь уверена, желаю тебе хорошо провести время, нет, я здорова, пока. После этого вдрызг разнесла свою комнату. Закончила тем, что сдернула со стены постер любимой группы «Оазис» и разорвала. К тому времени она уже ревела, и не в печали. В приступе ярости. (Приступы эти пролетали сквозь ее подростковые годы, как мощные ураганы.) Отец в какой-то момент подошел к двери, молча взирал на ее художества. Пайпер не знала, сколько он там простоял, пока она его заметила, но, заметив, воинственно уставилась на него, тяжело дыша и думая о том, сколь сильно его ненавидела. Сколь сильно ненавидела обоих родителей. Если б они умерли, она могла бы жить с тетей Рут в Нью-Йорке. Тетя Рут знала, как хорошо проводить время. Не то что некоторые. Он протянул к ней руки, ладонями вверх, и этот искренний, смиренный жест раздавил ее злость и чуть не разорвал сердце.