Играя на полу гостиной с маленькой Дирдри, он старается взять себя в руки. Злостью делу не поможешь. Ревность только отвлечёт его от основной задачи.

Дирдри опрокидывается на спину и тычет ножками в лицо Коннора:

– Рожки-нарошки, нюхай мои ножки!

Её ступни пахнут детским питанием – наверно, наступила в пюре из батата: носочки с утятами выпачканы оранжевым.

– Классные носки! – говорит Коннор, по-прежнему дивясь тому, что перед ним тот самый ребёнок, которого он подобрал с порога дома, где обитали жирная бабища с поросячьими глазками и её жирный поросячеглазый сынуля.

– Утячьи носки! – с упоением подхватывает Дирдри. – Рыбячья рука! – Она тыкает липким пальчиком в его акулу. – Рыбячья рука! Рукачья рыбка! – Она хихикает. Её смех словно открывает в нём предохранительный клапан, через который улетучивается вся его злость. Спасибо, малышка.

– Это акула, – поясняет он.

– Акула! – повторяет Дирдри. – Акула-акула-акула! – Девочка вставляет кукольную женскую головку в отверстие на шее безголового пожарного. – А твоя мама её видела? Тебе за неё не попадёт?

Коннор вздыхает. Маленькие дети, решает он – как кошки. Просто обожают прыгать на руки именно тем, у кого аллергия. Интересно, Дирдри имеет хоть малейшее понятие, что при мысли о родителях Коннора выворачивает?

– Нет, – отвечает он девочке. – Моя мама ничего не знает про акулу.

– А когда узнает, рассердится?

– Вряд ли.

– Вряд ли, – повторяет Дирдри и нахлобучивает на куклу шину от игрушечного автомобиля. Создаётся впечатление, что на голове у куклы огромная казачья шапка.

Дирдри не знает, что в кладовке у Сони стоит сундук, а в нём лежит письмо. Вернее, сотни писем. Все они написаны беглецами; все они написаны родителям, отправившим их на разборку. Целый день сегодня с того самого мгновения, когда Коннор увидел этот сундук, он мучается вопросом: может, положить письмо собственноручно в почтовый ящик родителей, а самому спрятаться в укромном уголке и понаблюдать, как они будут его читать? Одна только мысль об этом заставляет руку Роланда сжаться в кулак. Коннор представляет, как разобьёт этим самым кулаком стекло и выхватит письмо до того, как предки прочтут его… Но он гонит этот образ прочь, принуждает пальцы разжаться, а руку вернуться прежнему занятию – играм с Дирдри.

Рука Роланда так же ловко соединяет кирпичики лего, как и собственная рука Коннора, тем самым доказывая, что способна не только на разрушение, но и на созидание.

• • •

Должно быть, способности Сони к убеждению близки к сверхчеловеческим, потому что Ханна соглашается оставить гостей под своей крышей.

– Грейс может спать в комнате Рисы – у неё там двухъярусная койка, – распоряжается Ханна. – Вы, парни, устроитесь в моей швейной мастерской. Там стоит кушетка; хотите – спите поочерёдно, хотите – подеритесь, пусть достанется победителю. Уясните только одно: мой дом – не убежище вроде тех, что у Сопротивления. Я даю вам кров только потому, что считаю это правильным. Но не вздумайте воспользоваться моей добротой.

Она велит им не подходить к окнам и прятаться, если кто-то позвонит в дверь.

– Мы знаем, как себя вести, – заверяет её Коннор. – Проходили.

– Кое-кто не проходил, – возражает Кам и кивает на Грейс. – Насколько я понял, ты втянул её во всё это.

– Я сама втянулась, – отвечает ему Грейс, не давая разгореться баталии между двумя соперниками. – И я умею прятаться не хуже других!

Уверившись, что всё под контролем, Соня покидает их.

– Мне надо кормить гремлинов в подвале, пока они не перегрызли друг друга.

Коннор знает по опыту: это опасность вполне реальная.

Двадцать минут спустя начинается гроза – льёт дождь, сверкают молнии, правда, отдалённые. Ханна заказывает на обед пиццу. Абсурд. Кусочек нормальности в их ненормальной ситуации.

Швейная мастерская находится на втором этаже вместе с прочими спальнями. В крохотной комнатёнке стоит изящная кушетка, вся в оборочках, – прямое оскорбление самой концепции мужественности.

– Я на полу! – тут же предлагает Кам и косится на Рису – обратила ли она внимание на его самопожертвование. Обратила. Девушка улыбается Коннору:

– Он тебя опередил.

– Да уж, – притворно сокрушается Коннор. – В следующий раз постараюсь действовать поживей.

Однако Каму, который так и завис в режиме соперничества, вовсе не весело.

Весь остаток дня Риса избегает заходить в каморку, когда оба парня находятся там одновременно; а поскольку Кам не упускает Коннора из виду ни на секунду, Рису они видят только во время её кратких набегов с постельным бельём и туалетными принадлежностями.

– В подвале Сони у нас целая коллекция всего, что нужно, – говорит она, передавая Коннору зубную пасту, а Каму – щётку.

– Так мы что – должны пользоваться одной щёткой? – спрашивает Кам с препротивнейшей развязной улыбкой.

Риса, смутившись, извиняется.

– Найду ещё одну.

Коннор в жизни не видал, чтобы Риса смущалась. Он бы, пожалуй, невзлюбил Кама за это ещё больше, если бы не понимал, что дело тут не в Каме, а в том, что они оба здесь в одно и то же время. Интересно, как бы Риса вела себя, не будь тут Камю Компри?

Ответ он получает после ужина, когда Кам отправляется в душ.

Грейс взялась развлекать Дирдри. Смех, доносящийся из детской, доказывает её успех на этом поприще. Коннор пытается найти более-менее удобную позицию на чёртовой кушетке. В двери появляется Риса и останавливается на пороге. Шум воды в душе дальше по коридору свидетельствует, что Кам будет занят по крайней мере ещё несколько минут.

– Можно войти? – робко спрашивает Риса.

Коннор садится на кушетке, стараясь не показывать, как он нервничает.

– Конечно.

Она усаживается на единственный в комнате стул и улыбается.

– Мне не хватало тебя, Коннор.

Вот оно, мгновение, которого он так долго ждал. Надежда, что оно придёт, помогала ему не пасть духом. Но как бы Коннору ни хотелось ответить на чувства Рисы, он знает, что не должен этого делать. Им нельзя быть вместе. Он не имеет права тащить её за собой в сражение – теперь, когда она в безопасности. Но и толкнуть её в объятья Кама он тоже не может.

Поэтому он сжимает обеими руками её ладонь, однако не слишком крепко.

– Да, мне тоже. – Он говорит это сдержанно, без того жара, который ощущает на самом деле.

Риса всматривается в него; и он надеется, что ей удастся заглянуть за его холодный фасад.

– Всё то, что я говорила в защиту разборки… ну, ты помнишь – рекламы, публичные выступления, всё такое… Ты же знаешь, что меня шантажировали. Ведь правда знаешь? Они сказали, что нападут на Кладбище, если я не буду выполнять их требования.