Вступив в должность, Протопопов задумал программу либеральных реформ по еврейскому вопросу: отмену черты оседлости и других ограничений для евреев58 — мера, давно назревшая, но едва ли самая насущная и своевременная, в особенности если учесть, что «черта» стерлась как бы сама собой в результате массового выселения евреев из прифронтовой зоны[120]. Эти планы Протопопова отвечали требованиям Прогрессивного блока и были подстегнуты Распутиным, который представлялся поборником еврейского равноправия. Обдумывал Протопопов и идею создания ответственного министерства — ответственного за все незаконные, а также «нецелесообразные» действия, однако не перед Думой, а перед сенатом — назначаемым сверху судебным органом59. Впрочем, ни одно из этих начинаний не было до конца разработано или воплощено. Через несколько недель после назначения Протопопов провел встречу с оппозицией в надежде выработать совместный курс действий, но и из этой затеи ничего не вышло.

Разочарование новым министром внутренних дел наступило очень скоро, и возлагавшиеся на него надежды уступили место ненависти. Раболепие министра внутренних дел перед Николаем и его супругой вызывало негодование думских политиков. С не меньшим возмущением воспринимались его бестактные поступки, как, например, перевод из тюрьмы под домашний арест генерала Сухомлинова (по настоянию Распутина) и появление в Думе в жандармском мундире60. Накануне созыва Думы за ним уже закрепилась слава ренегата. Вместо того чтобы служить мостом между администрацией и парламентом, он стал причиной еще большего углубления раскола между ними, ибо ни один уважающий себя политик не хотел иметь с ним дела.

* * *

Времени на размышление не оставалось. Информация, имевшаяся в распоряжении политических деятелей в Москве и Петрограде (и конфиденциально подтвержденная, как нам теперь известно, полицией), указывала на то, что экономические трудности городского населения могут в любой момент вызвать массовые беспорядки. Чтобы предупредить это, Думе следовало взять власть в свои руки, и как можно скорее. Нельзя было терять ни минуты: мятежный ураган мог смести с лица земли все без разбору, в том числе и саму Думу. Такое жесткое веление момента — настоятельная необходимость предпринять решительный шаг, прежде чем народное недовольство выплеснется наружу, — определяло безответственное и, можно сказать, даже позорное поведение лидеров оппозиции в конце 1916 года. Они словно вступили в гонку со временем: вопрос уже заключался не в том, произойдет ли революция, а в том, когда это случится и какую форму примет — будет ли это революция сверху, как некоторый государственный переворот, который произведут они сами, или же это будет революция снизу, спонтанное и неуправляемое выступление народа61.

В сентябре и октябре главные оппозиционные партии сначала порознь, а затем и совместно, в рамках Прогрессивного блока, проводили конспиративные совещания, на которых вырабатывали стратегию поведения на предстоящей Думе. Настроены они были решительно и неумолимо: правительство должно уступить власть. На сей раз и речи не могло быть ни о каких оттяжках и компромиссах.

Вдохновителем этих революционных настроений была конституционно-демократическая партия. На заседании ЦК партии, проходившем 30 сентября — 1 октября, раздавались упреки в том, что партия потеряла контакт с народом, так как более не выступала в оппозиции. Левые кадеты хотели объявить правительству «беспощадную войну», даже рискуя вызвать своими действиями разгон Думы62. На конференции 22–24 октября кадеты формально приняли стратегию конфронтации. Из донесений агентов полиции63 нам теперь достаточно хорошо известно о том, как проходило это собрание, самое судьбоносное во всей истории кадетской партии. Милюкова упрекали в чрезмерной осторожности, в том, что он слишком озабочен проблемой законности статуса партии с точки зрения властей. Страна качнулась влево, и если кадетам немедленно не свернуть в том же направлении, они утратят свое влияние. Некоторые делегаты из губерний, настроенные радикальней, чем думские депутаты, считали, что не стоит даже терять время на парламентские прения: всего вернее, по их мнению, было обратиться непосредственно к «массам» — то есть приступить к революционной агитации, как это делали в 1904–1905 годах «Союз освобождения» и «Союз союзов». Князь П.Д.Долгоруков считал, что Милюков сохранил позицию лидера партии только благодаря еще оставшейся надежде на то, что правительство выведет в отставку Штюрмера: если бы правительство тогда же решительно отказалось это сделать и не стало церемониться с Думой, с Милюковым было бы покончено. Для оппозиции это был последний шанс дать бой правительству в парламенте64.

Полковник А.П.Мартынов, знаменитый начальник московской охранки, передавая по инстанции начальству информацию о кадетской конференции, почерпнутую из донесений своих агентов, снабдил ее собственным комментарием. По его мнению, суть кадетской стратегии выражена в резолюции, в которой говорится о необходимости «поддержания связи с широкими слоями населения и организации демократических элементов страны для противодействия общей опасности». Перспектива революции, добавлял он, — разразится ли она сейчас или после войны, когда страна столкнется с проблемами, которые правительство будет не в состоянии решить, — одинаково пугает кадетов65.

Чтобы заставить правительство сдаться, кадеты избрали весьма рискованную и столь не приличествующую партии, всегда гордившейся законными методами борьбы и уважением к закону, линию поведения, что это можно объяснить лишь охватившей кадетов паникой. Кадеты публично приняли решение предъявить премьер-министру обвинение в измене. Не было ни малейших оснований для такого обвинения, и кадеты это вполне сознавали. Штюрмер был, конечно, бюрократом и реакционером, не годящимся на роль главы российского правительства, но ничего даже отдаленно смахивающего на измену он не совершал. Однако слухи об измене были так живучи в тылу и на фронте, что кадеты решили воспользоваться ими, обыграв немецкое происхождение фамилии главы кабинета министров[121].

Кадеты согласовали свои действия с другими партиями Прогрессивного блока. 25 октября блок принял общую платформу: требовать отставки Штюрмера, добиваться отмены законов, принятых по статье 87, и «акцентировать внимание на слухах о стремлении правых заключить сепаратный мир с Германией»66.

Тем самым лидеры оппозиции вступили на путь, с которого им уже нельзя было свернуть — путь этот вел к революционному столкновению с престолом.

Штюрмер, посвященный полицией в курс этих событий, был, естественно, взбешен. Он предупредил царя, что на заседании Думы оппозиция собирается обвинить министров в коварной измене67. Использование таких приемов в военное время едва ли не преступно и было невообразимо ни в одной другой из воюющих стран. А в качестве первого шага Штюрмер предлагал лишить депутатов денежного содержания, а депутатам призывного возраста пригрозить отправкой в действующую армию. Кроме того, он испрашивал полномочий, если того потребуют обстоятельства, распустить обе палаты и назначить новые выборы. Николай уклонился от решительных действий — он желал, если это только возможно, избежать столкновений и позволил Штюрмеру распустить Думу, как он выразился, лишь в «крайнем случае»68. Власть как будто ускользала из рук царя, и у него не было сил ее удержать. Крайне измученный бессонницей и совершенно обескураженный, он потерял интерес даже к ежедневной прессе, и единственным его чтением стал «Русский инвалид» — патриотическая ежедневная газета, издаваемая военным министерством69.