— У нас здесь есть баня и душ, — поняла меня по-своему Саяна. Перед сном можно сходить и помыться. Но я хожу купаться на пруд.

— А что, было бы здорово: в Прудове искупаться в пруду, — скаламбурил я.

— Это недалеко. Но уже темно.

— Люблю купаться ночью. Никто тебе не мешает.

— Тогда пойдем, — улыбнулась Саяна. — Я провожу.

И мы, прихватив с собой полотенца, пошли на пруд. Огород был полон лунного света, но над болотной травой в низинах уже начал сгущаться туман. Тропа то ныряла в низины, то забегала на бугорки, и Саяна, как старожил, подсказывала мне ямки и препятствия. И вдруг мы увидели, что на повороте за темными кустами стоит кто-то в белом. Испугавшись, Саяна схватила меня за руку.

— Ой, что это там?

— Привидение. Должно быть, шаманка, — пошутил я.

— Здесь их не бывает, — шепотом ответила она.

Держа в поле зрения бледное пятно, мы двинулись вперед, и оказалось, что в заборе на повороте отсвечивала белым покрашенная дверь. В пруду, как в огромной чаше, желтой кувшинкой качалась луна, и от нее к берегу тянулась желтая дорожка. Было тепло и тихо, все вокруг: деревья на противоположном берегу, кирпичные дома, камышовые заросли, тихая вода — были темны и загадочны. Берега пруда поросли травой, но мы, оставив луну за спиной, прошлись по берегу, отыскали вытоптанный спуск. Я быстро разделся, начал спускаться к воде и неожиданно в темной воде, как в зеркале, разглядел звездное небо, Большую и Малую Медведицу, созвездие Ориона и Гончих Псов. Крохотные звезды, то пропадая, то возникая вновь, казалось, указывали мне путь. Остановившись, я отыскал в воде почитаемую у бурят Полярную звезду, которую они называли вершиной мировой горы, затем, подняв голову, отыскал ее на звездном небе и, тронув спускающуюся к воде Саяну за плечо, соединил светящиеся точки кончиком указательного пальца. Саяна рассмеялась, оказывается, одним движением можно соединить два мира, два полушария — небесное и земное. В этот момент на другой стороне пруда включили автомобильные фары, и вдоль воды, гася звезды, ударил яркий луч света. Должно быть, кто-то, услышав наши голоса, захотел разглядеть полуночных купальщиков. Саяна спряталась за меня и бросилась в воду. Следом окунулся и я. Вода оказалась на редкость теплой и, как мы говорили в детстве, парной. Я попытался догнать ее, но сделать это было непросто, Саяна плавала, как нерпа, сразу было видно, что вода — это ее стихия. Поняв, что догонять ее — бесполезное занятие, я остановился и хотел достать ногами дно. И начал цеплять холодную, вязкую траву, точно кто-то специально, как сети, раскидал водоросли в темной воде, чтобы связать ноги и утащить на дно. Пруд был старым, Саяна, подплыв ко мне, сказала, что его недавно чистили новые русские.

— Чистили, да недочистили, — пробурчал я.

— И на том спасибо, — засмеялась Саяна.

— Вот с кем вам надо поговорить, так это с мамой, — возвращаясь с пруда, неожиданно сказала Саяна. — Она родилась на Байкале и долгое время жила среди бурят, преподавала в школе историю, занималась археологией, знает их язык, обычаи. Несколько полевых сезонов она провела с отцом в Саянах. Там они искали золото. Я ей позвонила, она завтра обещала приехать. Мама у нас общественница, возглавляет женский комитет. Борется с незаконной застройкой двора. «Донстрой», за которым стоит жена мэра, решил возвести рядом с нашим домом многоэтажку, как было объявлено, специально для сибиряков. Без разрешения, без экологической экспертизы строители начали рыть котлован. Так вот, женщины собирают подписи, митингуют, стоят против строителей насмерть. Мэр даже пообещал выселить из квартир всех пикетчиков. Маме-то, с ее здоровьем, как раз место на баррикадах. Но, когда она узнала, что вы тот самый пилот, она так разволновалась.

— Сегодня они ведут себя так, будто никого и ничего не слышат, — заметил я. — Таковы нравы нашей буржуазии, им все мало. Не понимают, что ничего с собой на тот свет не возьмут. В моем родном училище будущим летчикам на питание выдают в день около пятидесяти рублей. В московских собачьих питомниках, где выращивают собак для охраны олигархов, выделяют сто сорок рублей.

— Брюхо не имеет ушей, говорил Катон, имея в виду римский плебс, — заметила Саяна. — Наша политическая и финансовая верхушка ведет себя хуже плебса.

Сказать, что я почти ничего не знал о дальнейшей судьбе тех необычных пассажиров, было бы неправдой. Я знал, что Корсаковы перебрались в Москву, но никак не ожидал, что мне будет суждено вновь встретиться с той самой девочкой, которая родилась у нас в самолете.

Утром по росе я взялся обкашивать оставшуюся траву в огороде. Я уже знал, что все хозяйство в доме на ней, что деревянный пристрой к дому на свою скромную учительскую зарплату сделала уже без мужа, вечером к ней приходили электрики, и она, не имея опыта в таких делах, советовалась со мной, где и как лучше провести проводку. Увлекшись работой и своими мыслями, я не сразу разглядел, что ко мне по тропинке идут две женщины. И тут до меня дошло, что это приехала Саянина мать. Подходя ко мне, она начала пристально вглядываться, и мне показалось, что она хотела разглядеть и узнать во мне того летного паренька, который держал самолетный чехол, укрывая ее от посторонних глаз. Я улыбнулся и, действуя скорее безотчетно, чем осознанно, обнял ее, она ответно прижалась ко мне щекой, и я услышал торопливый шепот:

— Спасибо вам за Саяну. Тогда я не сумела и не смогла поблагодарить. И вот Господь дал такую возможность.

На обед Неонила Тихоновна, так звали Саянину мать, приготовила суп, по ее словам выходило, что такое кушанье очень любил Хрущев, а еще ее ныне покойный супруг.

— Мне Саяна сказала, что вы пишете сценарий? — неожиданно спросила она, глянув на меня большими, как и у дочери, глазами.

— Да вот, и сам не ожидал, что придется взяться за эту работу.

— Ему нужны мифы и легенды, — подсказала Саяна.

— Тот полет тоже стал легендой, — засмеялся я. — Никогда бы не подумал, что мы вновь встретимся.

— Все в руках Господа, — тихо проговорила Неонила Тихоновна. — Я ведь долго не могла иметь детей. Местных буряток возят в детский дацан, который находится у Белой горы. Те, кто просит любви, детей или семейного счастья, оставляют на деревьях хадаки-платки, каждый цвет которых просит о своем. Зеленый — защищает от болезней, синий — от невезения, красный — дарует долголетие, желтый — дает мудрость и способность постигать знание. Я же просила за свою Аню в Зачатьевском монастыре. Есть такой в Москве. Зашла на Остоженку, где расположен монастырь, и в Надвратной церкви помолилась, поставила свечку.

— Я недавно прочитал стихи одного поэта, — тихо, точно про себя, сказал я. — Он утверждает, что храмов появится много. Но молиться в них будет нельзя.

— Человеку всегда было и есть о чем помолиться, — услышала меня Неонила Тихоновна. — Да, сейчас, к сожалению, время ворон, а не орлов.

— Время каркающих по любому поводу депутатов и других проходимцев, — влезла в рассказ Саяна. — Кричат, Байкал надо защищать, а сами голосуют, чтоб рядом по берегу нефтяную трубу пустить. Пятая часть мировых запасов воды находится в Байкале. Головки у наших олигархов от жадности совсем перегрелись.