– Ты тоже. – Она сжала его руку. – Ты должен сделать то же самое.

Вин хмыкнул, что послужило стоп-сигналом: насколько он уважал ее тайны, настолько Мария-Тереза уважала его секреты. Как бы ей ни хотелось заставить Вина поделиться тем, что ему тогда сказали, давить на него она не станет.

Откинув голову на спинку сиденья, Мария-Тереза наблюдала, пока он вел машину. Вин ловко и уверено управлялся с рулем, его брови опущены, а губы сжаты сильнее, чем обычно, когда он сосредоточен.

Она была так рада, что встретила его. И благодарна за его веру в нее, когда это так много значило.

– Спасибо, – сказала она.

Он взглянул на нее и слегка улыбнулся.

– За что?

– За то, что поверил мне. А не ей.

– Иначе и быть не могло.

Ответ Вина был таким же уверенным, как и его руки на руле, и почему-то от этого на глаза набежали слезы.

– Почему ты плачешь? – Он полез в пиджак, доставая чистый белый носовой платок. – Держи. Любимая, не плачь.

– Со мной все будет нормально. И лучше выплакаться сейчас, чем потом.

Вытерев щеки пальцами, она взяла экстра-мягкий, супер-тонкий льняной квадратик и развернула его на коленях. Из макияжа для похода в церковь на ней все еще оставалась тушь, и ей не хотелось портить столь деликатную вещь, использовав по назначению… и все же Марии-Терезе нравилось держать этот платочек. Нравилось водить пальцем по рельефной вышивке его инициалов, В.Ш.ДП.

– Почему ты плачешь? – мягко повторил он.

– Потому что ты потрясающий. – Она коснулась буквы «В», выполненной незамысловатым шрифтом. – И потому, что когда ты говоришь нечто вроде «я люблю тебя», я тебе верю, а меня это пугает. – Она перешла к «Ш». – И потому, что я очень сильно ненавидела себя… но когда ты смотришь на меня, я не чувствую себя такой грязной. – Наконец, она коснулась «ДП», его фамилии. – Хотя, преимущественно потому, что из-за тебя я снова строю планы на будущее, чего не делала уже целую вечность.

– Ты можешь мне доверять. – Он снова нашел ее руку. – А что касается твоего прошлого, дело не в твоих поступках, а том, кто ты есть. Для меня важно только это.

Мария-Тереза вновь вытерла слезы, глядя на Вина, и хотя она смутно видела его красивое лицо, она прекрасно помнила его черты, так что это не имело значения.

– Тебе и в самом деле следует воспользоваться моим платком.

– Не хочу его испортить.

– У меня есть куча других.

Она вновь посмотрела на его инициалы.

– Что означает «Ш»?

– Шон. Мое второе имя Шон. Мама была ирландкой.

– Правда? – Глаза Марии-Терезы увлажнились еще сильнее. – Так по-настоящему зовут моего сына.

* * *

– Вы, два придурка, останетесь здесь.

Эдди с такой силой хлопнул водительской дверью, что грузовик пошатнулся, и пока он шел ко входу в «Ханнафорд», люди разбегались в стороны, убираясь с его пути.

Яйца Джима все еще болели. Сильно. Будто они перекатывались в граненом хрустале – все звенело и болело одновременно.

На соседнем сиденье Эдриан с отвращением на лице потирал плечо.

– Ублюдок сказал нам оставаться тут. Какого черта, он нас что, поучать решил? Да пошел он.

Джим выглянул в окно и заметил, как мимо грузовика прошла мать с ребенком на руках, посмотрела на его лицо и постаралась отойти подальше.

– Думаю, мы не в той форме, чтобы на людях показываться.

Эдриан потянулся и повернул в свою сторону зеркало заднего вида.

– Несмотря ни на что я великолепен… ого. Я…

– Дерьмово выглядишь, – закончил Джим. – Но ты, по крайней мере, сможешь идти прямо, если придется. А тебе не пора за драгоценностями?

Эдриан потрогал свой нос.

– Думаю, ты его сломал.

– А я, скорее всего, на всю оставшуюся жизнь остался стерилен. Твоя-то опухоль спадет.

Эдриан откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. И они дружно глубоко вздохнули.

– Джим, ты можешь мне доверять.

– Доверие с неба не падает. Его нужно заслужить.

– Тогда именно это я и собираюсь сделать.

Издав какой-то нечленораздельный звук, Джим осторожно сменил положение на сиденье, чего его яички не оценили. Наконец устроившись поудобнее, он вновь стал наблюдать за людьми на парковке. В каком-то предсказуемом ритме они выходили из своих машин, заходили в магазин и возвращались с полными тележками или парой пакетов в руках. Созерцая все это, Джим внезапно осознал, сколь великая пропасть пролегла между ним и остальной планетой. И не только потому, что он теперь играет в паранормальную игру, в реальность которой большинство из этих милых посетителей не поверили бы.

Он всегда держался в стороне. С тех самых пор, как нашел свою мать на кухонном полу, его корни будто выдернули из почвы и пронесли через дорогу, чтобы закопать на другом участке земли. Работа ситуации не улучшила. Личностные качества и подавно. И теперь он сидит рядом с падшим ангелом, о существовании которого у него до сих пор возникают сомнения… и который не чурается грязных приемов в драке.

Черт, не имеет значения, стерилен ли он. Теперь дети ему точно не светят, а изъятие своей паршивой ДНК из генофонда, несомненно, самая лучшая вещь, которую он когда-либо сделает для человечества. Минут через десять появился Эдди с тележкой, набитой пластиковыми пакетами, и, когда он подошел к кузову и начал все перекладывать, Джим больше не смог выносить своих мыслей и вышел помочь. А мамочки и маленькие детишки могут идти на все четыре стороны, если им не нравится его внешний вид.

Эдди не сказал ни слова, пока они вместе разбирали покупки, – явный знак, что как бы Джим с Эдрианом ни подмазывались, он на поезд «Кумбая» не сядет. Честно говоря, Эдди выглядел так, будто относился подобным образом ко всему и всем.

И без обид, но у парня был странный набор чертовых продуктов.

Соли «Мортон» хватит, чтобы усыпать обледенелое шоссе. Куча бутылок перекиси водорода и гамамелиса. Галлон уксуса. Лимоны. Свежая полынь в прозрачных ящичках. И четыре огромных банки тушеной говядины «Динти Мур»?

– Какого черта, – спросил Джим, – мы будем делать со всем этим?

– Много чего.

На то, чтобы вернуться в квартиру Джима, у них ушло примерно пятнадцать минут, и тишина была чуть менее напряженной. Когда они подъехали к гаражу, между шторами, висевшими на большом окне, показалась морда Пса.

– Это нужно заносить? – спросил Джим, когда все вышли.

– Только один пакет, и я возьму его.

Джим поднялся по лестнице, держа в руке ключи, и как только он отворил дверь, Пес ударился в о-мой-боже-ты-вернулся, наматывая круги по лестничной площадке, а хвост его вертелся, словно пропеллер.