Громыко настороженно относился к назревающему процессу кадровых перемен, но противиться естественному ходу событий в Москве не стали, так как в случае разгрома восточногерманского молодого поколения ответственность за это в глазах населения ГДР легла бы на Советский Союз.

В мае 1971 года Хонеккер стал первым секретарем ЦК СЕПГ. При нем отношения с Москвой не ухудшились, а стали как будто еще более тесными. Во внутренней политике была принята программа по улучшению материального положения населения: денежные доходы ежегодно вырастали на четыре процента, был повышен минимальный уровень зарплаты, увеличены пенсии, широко развернуто жилищное строительство и т. д. Также началось ускоренное обновление машиностроительной отрасли.

Начинания нового лидера население встретило с энтузиазмом. При этом никто не потрудился рассчитать последствия новой программы, наличие источников ее финансирования.

А ресурсы были ограниченны. Вследствие этого стал быстро расти внешний долг ГДР, что вызвало в Москве озабоченность. Однако предупреждения, идущие из советского посольства в МИД, а оттуда — в Кремль, не имели последствий. Хонеккер не захотел (или уже не мог) ограничить потребление. Он решил обратиться к международным кредитам, полагая, что сможет, увеличив экспорт восточногерманских товаров, безболезненно расплачиваться по долгам.

Но на деле вышло не так: весь доход от увеличения экспорта шел на выплату процентов кредитов. К тому же ГДР нуждалась в таких товарах, которые ей не могли дать в соцлагере. Выход виделся один: попытаться наладить экономические отношения с ФРГ.

И оттуда на ГДР пролился золотой дождь из миллионов западногерманских марок. В конце 1974 года были приняты первые договоренности об укреплении связей ГДР и ФРГ и Западного Берлина, расширения контактов между населением обоих государств. Договоренности включали реконструкцию шоссейных дорог, уступку в пользу Западного Берлина небольших участков территории ГДР, расширение телефонных коммуникаций и т. п. ГДР собственными силами ремонтировала свои дороги, а оплачивалось это из бюджета ФРГ В планах были и новые проекты: модернизация железных дорог, строительство новых контрольно-пропускных пунктов на границе с ФРГ и расширение существующих, облегчение режима поездок из ФРГ в ГДР и посещений родственников, разрешение на отправку денежных переводов и неограниченного числа посылок. «Прежний тезис Ульбрихта о размежевании двух немецких государств был тихо похоронен».

При этом все договоренности с ФРГ состоялись без предварительных консультаций с Москвой, что вызывало все большую тревогу. Но с юридической точки зрения консультации вовсе не были обязательны, так как все свои права и прерогативы по германским делам СССР как держава-победитель передал восточным немцам, борясь за суверенитет ГДР. Подобного просчета, напомним, не сделали западные страны.

Громыко договорился с Брежневым пригласить Хонеккера в Москву и объясниться, но тот, узнав предмет разговора, предпочел прислать вместо себя секретаря ЦК СЕПГ по международным делам Г. Аксена. Громыко прямо высказал Аксену советскую точку зрения и озабоченность Генштаба по поводу ослабления безопасности ГДР Немец клялся в верности, обижался и обещал всегда координировать политику с Москвой.

Этот разговор не имел последствий, ГДР все глубже погружалась в объятия ФРГ «Постепенно западная марка становилась второй и предпочтительной валютой в ГДР, что вызывало соответствующее отношение граждан к своему государству, деньгам ГДР и производимой в ГДР продукции. Правительство ГДР наладило бойкую торговлю диссидентами, лицами, пытавшимися нелегально уйти на Запад, провалившейся агентурой ФРГ Их пачками выдворяли из республики, получая “за голову” по нескольку десятков тысяч марок. Деморализующий эффект, который порождала эта практика в “святая святых” режима Хонеккера — органах МГБ, в комментариях не нуждается».

План Эгона Бара, сформулированный еще в 1963 году, стал реальностью. Надо ли говорить, что необходимость платить по кредитам заставляла восточногерманских руководителей перепродавать получаемые по низким ценам советские нефть, дефицитное сырье, цветные металлы? Фактически Советский Союз на глазах терял свое политическое влияние.

Однажды Хонеккер в ответ на предостережения Громыко прямо сказал, что не доводит замечания Москвы до членов Политбюро ЦК СЕПГ, чтобы «не подрывать авторитет советских товарищей». Яснее не скажешь. И Москва проглотила оскорбление.

Аналитики в МИД, Министерства обороны и КГБ предвидели наступление кризиса и даже предсказывали крах, который и случился в 1989 году, когда лишенная советской военной поддержки ГДР просто упала к ногам Бонна.

Показательно, что прогноз развития ГДР, сделанный по заказу Андропова, был настолько мрачным, что Юрий Владимирович не решился показать его Брежневу. Не то что он побоялся, просто не видел рационального выхода. СССР уже не мог взять на себя миссию ФРГ по поддержанию жизненного уровня ГДЕ И что мог предложить Андропов? Смещать Хонеккера и начинать кадровую чистку было нереально.

Красное знамя революции, на котором был призыв к социальной справедливости и пролетарскому интернационализму, еще реяло над социалистическим лагерем, но с каждым годом линяло все заметнее.

* * *

В марте 1973 года советский посол в ФРГ Фалин делился своими соображениями с заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС Черняевым о положении в ГДР. Тот отразил их в своем дневнике:

«Они (ГДР) действительно демонстрируют перед нами (СССР) самую преданную дружбу. В этих целях, помните, они предложили нам проекты полной производственной интеграции. Мы-то не нахвалимся, уши развесили. А между тем они отлично знали, что мы не в состоянии принять их “смелые интернационалистские проекты”. Обратите, между прочим, внимание: несмотря на все наши подходы, ГДРовцы упорно отказываются принять нашу систему ГОСТ и пользуются западногерманской, общерыночной системой стандартов. Вот вам и интеграция.

Да что вы хотите! Возводить в теорию разделенность великой нации в конце XX столетия! Это ли не абсурд! Нам надо серьезно думать над “концепцией Германии”. Иначе через пяток лет мы будем иметь в ГДР такое, что оккупационных сил может не хватить».

В словах Фалина прозвучало предсказание будущего развала ОВД, а то, что партийный функционер даже не пытался возразить дипломату, свидетельствовало о глубоком пессимизме, уже укоренившемся в интеллектуальной прослойке советской элиты.

Но вот что поразительно: к моменту кризиса, когда судьбы Союза и социалистического лагеря качались на весах Истории, даже тогда события могли пойти в ином направлении, то есть катастрофа не была предопределена.

В 1974 году произошли два события, последствия которых были критическими для мировой политики. Первое касалось Вилли Брандта и привело к его отставке. Офицер восточногерманской разведки Понтер Гийом, отец которого был врачом и перед войной лечил Брандта, перешел в 1950 году в ФРГ, вступил в СДПГ, стал сотрудником ее аппарата, а в 1972 году стал личным референтом канцлера Брандта. «Доступ к секретным документам у Понтера Гийома был практически неограниченным». В апреле 1974 года Гийом был разоблачен. Это нанесло сильный удар по перспективам советско-западногерманских отношений и даже вызвало подозрение в том, что восточные немцы специально устроили провал своего агента. «Если правда, как сообщалось, что Гийом обнаружил слежку за несколько недель до ареста, то почему он не нырнул на нелегальное положение или не бежал в ГДР? Почему не было даже попытки сделать это?»