Еще два холодных, выматывающих силы дня – и он оказался в Мапвейле. Самый маленький из всех вейлов, Мапвейл славился только своими цветами, которых сейчас не было видно. Исторически сложилось так, что Мапленд никогда не интересовал большие державы, поэтому завоевывали его редко. Армии воюющих сторон только проходили по нему в разные стороны. Разумеется, они забирали местных юношей в солдаты, а девушек – в бордели, но к этому все уже привыкли. Для маленькой, отсталой страны это были вполне естественные сложности.

Экономика вейла держалась на экспорте фруктов и орехов. Пусть и бедные, местные жители казались заметно счастливее лаппианцев. Везде, куда ни посмотри, улыбающиеся лица. Они радостно приветствовали Джулиана на диалекте, судя по певучести, близком к ниолийскому. Они искренне пытались понять его джоалийский и отвечать на нем же. И вряд ли столь радушным приемом он был обязан своей харизме пришельца; нет, они на самом деле были очень дружелюбными людьми. Он спрашивал их, что они знают об Освободителе, но ответов не понимал. Большинство показывали на север и делали пальцами знак, означающий ходьбу; это позволяло предположить, что крестовый поход Экзетера еще продолжается.

Джулиан решил, что это неплохая новость.

Деревни встречались редко. Хороших дорог не было вообще. Весь день он брел по тропам, извивающимся как змеи меж деревьев, или по полям с кое-где торчащими голыми кустиками. Корни под ногами заледенели, и он постоянно опасался вывихнуть себе лодыжку. По обе стороны от него тянулись горные вершины. Каждый раз, когда он встречал кого-то или видел крестьян за работой, он спрашивал про Тамберпасс, и каждый раз пальцы указывали на восток – значит, ему нужно было идти дальше. В воздухе пахло снегом. Становилось все холоднее.

Настроение портилось. Что бы там ни пытались сказать ему мапианцы, если Экзетер еще был жив, а его крестовый поход продолжается, Джулиан вот-вот должен был столкнуться с Освободителем, так как был сейчас гораздо ближе к Шуджуби, чем к Олимпу. Конечно, скорость Освободителя определяется самыми медленными из его почитателей, но Джулиан и сам потерял два дня из-за таргианского карантина. Отсутствие признаков того, что пророк приближается, было очень плохим знаком. Это почти наверняка означало, что он погиб или от рук Джамбо, или от рук Алисы, кто бы из них двоих ни был отравленной пешкой.

Джулиан решил, что это новость плохая.

Знакомое ощущение виртуальности прервало его мрачные размышления. Он остановился и оглянулся на темнеющие в сумерках деревья. Он сообразил, что ноги болят, а в животе урчит от голода. Самое время найти пристанище.

На узле может находиться храм или даже монастырь; и в том, и в другом случае там вряд ли откажут в приюте страннику. Если ценой за это будет поклонение какому-нибудь идолу, он не против повалять комедию. Если здесь обитает живое божество, оно скорее всего распознает в Джулиане пришельца, но тогда Джулиан извлечет из этой встречи пользу. Быть богом – одинокое занятие, так что гостям всегда рады. В то время как туземцы – всего лишь дичь, пришельцы защищены уставом клуба.

Пока еще он точно не определил, где находится центр узла, но в воздухе ощущался слабый запах дыма. Повернув на ветер, он двинулся между деревьями, осторожно раздвигая ветви, отбрасывая в сторону сучья с земли. Виртуальность усиливалась. Через несколько минут он вышел на прогалину и простился с надеждами на храм. Здесь не было ничего, кроме нескольких акров пожухлой травы и подернутого тонким льдом пруда. Потом он заметил навоз каких-то домашних животных и маленькую хибару на опушке – судя по всему, дым шел именно оттуда. Он направился прямиком к ней, не сомневаясь в том, что его харизма на узле действует как надо.

Под ноги ему бросилась стая белых визгливых тварей. На вид и на слух они напоминали гусей, хотя у них имелись зубы и перья. Он отогнал их зонтом.

В дверях хибары стояла женщина – маленькая, сгорбленная, одетая в лохмотья. Редкие седые волосы ее свалялись клоками, маленькие бегающие глазки… Старая, наверняка безобидная… при всем при этом она напомнила ему сказки-страшилки из детства: Гензель и Гретель, пряничный домик. Зловещее впечатление усиливалось окружавшими ее клубами едкого дыма – в домике этой старой ведьмы не было дымохода, только отверстие в потолке.

– Здравствуйте, – обратился он к ней по-джоалийски. – Меня зовут Джулиан Учитель. Я ищу ночлег. Я с удовольствием заплачу.

Она отступила в сторону, пропуская его в дом. Он сделал последний глубокий вдох свежего воздуха и шагнул внутрь.

Она делила единственную комнату с мальчиком, гусеподобными тварями и каким-то костлявым копытным. Земляной пол. Очаг из нескольких камней на полу, полка с несколькими кучками чего-то съедобного, охапка веток на растопку, бурдюк с водой, пара тыквенных бутылей, две лежанки из сухой листвы, накрытой невыделанными шкурами… и больше ничего.

Едкий дым сразу же набился Джулиану в глаза и горло, хотя чахлый огонь почти не давал света, не говоря уже о тепле. Тем не менее он благодарно опустился на землю, прислонился спиной к своему мешку и вытянул уставшие ноги. Вскоре кашель уже разрывал легкие, но ноги отдыхали – и все остальное было не важно.

Женщина нацедила воды в маленькую тыкву и протянула ему; он выпил воду, приняв это за знак гостеприимства. Вкус у воды был противный, но он мужественно выпил все до последней капли, тем более что горло его пересохло. «Интересно, – вяло подумал он, – сколько ей лет: восемьдесят или сорок? Если сорок, значит, она плохо сохранилась».

Она не говорила по-джоалийски, а он – по-мапиански. Общаясь с помощью жестов, он выяснил, что ее зовут как-то вроде Онкенвир Орлиэль, хотя он понятия не имел, что означает это «орлиэль». Когда он вопросительно показал на мальчика, она коротко ответила: «Ток», – и после этого замолчала. С возрастом мальчика тоже вышла загвоздка. По росту он сошел бы за двенадцатилетнего, но если на его верхней губе действительно был пушок, а не грязь, это означало, что он старше и серьезно истощен. Он не говорил. Возможно, он просто не умел говорить. И что это за имя такое: «Ток»? Прозвище? Кличка? Оно ничего не означало. «Таки» по-джоалийски – «детеныш».

Тишина прерывалась только треском веток в огне. Женщина сидела и смотрела в огонь слезящимися глазами. Ток сидел и смотрел в никуда. Джулиан сидел и дрожал. Он подумал, не достать ли ему свое одеяло и не завернуться ли в него, но это потребовало бы от него слишком больших усилий. От дыма разболелась голова. Может, где-то прячется муж и еще несколько детей? Нет, ведь лежанок только две. Разве можно жить вот так? Ради чего? Должно быть, на Земле тоже можно найти такую бедность, но сам он никогда с ней не встречался. Может, Экзетеру приходилось – тогда, в Африке. Освободитель ничего не сможет сделать для таких людей. Религиозная реформация их не интересует. Скорее уж Жнец покажется им долгожданным избавлением.

Онкенвир достала нож, сделанный из ребра, и ткнула куда-то в огонь. Она достала оттуда обугленный корнеплод, разделила его на три части, подула на самую большую, остужая ее, и предложила Джулиану. Желудок его протестующе сжался. Он помотал головой, показал на воду и сделал вид, будто пьет. Онкенвир сказала что-то Току; тот налил гостю еще.