улице Станиславского по направлению к Моссовету, навстречу два сержантика молоденьких: «Предъявите документы». Что, почему? «Пройдемте в отделение. Там объясним». Костя слышал: заводят в участок и штраф выписывают. Без всякого основания. И попробуй не заплати: посидишь в КПЗ, а кто залупнется, того метелят. Не хочет он такую участь испытать и потому яростно, сам от себя не ожидает такой прыти, ментов поливать начинает:

– Какое отделение? Мы к Лужкову на совещание опаздываем, а вы тут безобразничаете! Прохожих без разбору хватаете! Я вот на Петровку позвоню, чтобы взгрели вас. Как фамилии? – рявкает натурально, по-начальнически.

Менты опешивают, расступаются, Костя и Верховский мимо них твердым, уверенным шагом, Петр Абрамович вдогонку тенорком воинственно пускает:

– Будут у вас, ребята, неприятности, обещаю…

Второй раз сграбастывают Костю у Большого театра. Читает афишу, сзади окликают:

– Гражданин, обернитесь.

Оборачивается Костя – мент стоит и буравит глазками – оловянными пуговками.

– Здравствуйте, капитан Важенин, ваши документы.

Костя ему паспорт свой американский (всегда с собой носит, на всякий случай) с талоном регистрационным. Капитан виду не подает, что удивлен – вряд ли думал, что такая птица попадется, – листает паспорт, находит талон, читает, беззвучно губами шевеля, потом поднимает глазки-пуговки:

– Придется, мистер Ситников, пройти со мной.

– С какой стати? Я гражданин Соединенных Штатов, зарегистрирован, как положено. Нахожусь по делам бизнеса. Что вас, капитан, не устраивает?

– Надо талон проверить, не фальшивый ли.

Чувствует Костя, как белеет. Такие приступы бешенства не часто с ним случаются. В таких случаях плохо контролирует себя, сейчас приказывает собраться, ни в коем случае не переходить на крик, и сведенным судорогой ненависти голосом:

– Слушайте, капитан, я никуда не пойду. Если попробуете применить силу, будете иметь дело с консулом. И не только с ним. За мной серьезные бизнесмены стоят и кое-кто из администрации (вспомнил почему-то Генриха и магическое слово), они шутить не любят. Ясно? А денег, которые вы у меня вымогаете, не дам. Принципиально.

Буравят его пуговки, силятся понять, на понт берет американец или и впрямь силу имеет. Несколько секунд в Важенине борьба идет нешуточная. Побеждает то, что впитано в капитанскую плоть и кровь годами пресмыкания, поборов и наглой безнаказанности, таящей тем не менее постоянный страх нарваться.

– Возьмите свой паспорт, господин Ситников. Денег я у вас не вымогал, это провокация с вашей стороны, – козыряет и сбегает по ступенькам.

Манит огнями Белорусский вокзал, хорошо бы посидеть в тепле, поразмышлять спокойно, как добраться все-таки до финиша, но нельзя и соваться – мигом заметут. Да и не войдешь, наверное, внутрь без билетов. И топает Костя в сторону «Динамо» жиденьким бульваром, вдоль Ленинградского проспекта. Клонит в сон, до момента, когда упадет флажок на часах, пятьдесят пять минут, а в голове ни одной идеи. Впереди примечает группку девиц, к проезжей части жмущихся, старается мимо проскочить незаметно. Научен опытом.

Что же такое московская ночь? В ночи этой, на каждом углу, в любой щели, притаившаяся опасность. И не важно, нападут ли на тебя, отнимут ли кошелек, при этом пырнув ножиком, железным шкворнем ударив по голове, или бог милует; опасность эта в самом воздухе, ты дышишь ею, она входит в твои легкие, это твой кислород. А разве в Нью-Йорке по-иному? Наверное, так же, как в любом заглатывающем человека с потрохами мегаполисе. И все-таки не ощущает Костя в Гринвич-Вилледж, в Сохо, на Бродвее, в любых других местах, никогда не спящих, гужующихся, веселящихся, и даже в темных стритах всепоглощающей враждебности. За столько лет ни одного происшествия. Хотя, конечно, нарваться можно, никто гарантий не даст. И тем не менее существует наивная вера в личную безопасность. В Нью-Йорке ему спокойнее, и днем, и ночью; идущие навстречу подгулявшие компании взрослых и подростков, даже когда поблизости нет никого, не вызывают в нем желания перейти на другую сторону улицы, укрыться.

А сможет вот так, без денег, добраться ночью из Квинса в Бруклин? Запросто, сам себе отвечает с уверенностью. Подойдет к копу, скажет, что, допустим, ограбили, тот документы проверять не станет, а составит «репорт» и сам домой отвезет или передаст по эстафете другому полицейскому. А если нет поблизости копов? Выйдет на трассу и поднимет руку. Не принято в Нью-Йорке останавливаться, подбирать «голосующих», частный извоз отсутствует, однако кто-нибудь непременно затормозит и спросит: что случилось, нужна ли помощь? И услышав твою выдуманную (или всамделишную) историю, либо посадит в машину, либо позвонит по 911, и через считаные минуты копы появятся. Не раз и не два торчал Костя на обочине хайвэя возле машины, отказывающейся ехать, и каждую минуту летящие мимо «Тойоты», «Форды», «Мерседесы» замедляли ход, приоткрывались боковые стекла, и его участливо спрашивали все то же: что случилось, нужна ли помощь?

Что же, однако, делать? И тут осеняет Костю, даже вздрагивает от неожиданности. Вот она, идея, невероятная, чумовая, пугающе-манящая! Нет другого выхода. С волками жить… Начинает Костя на корточках шарить под деревьями, искать надобное ему. Эх, фонарик бы или, на худой конец, спички. Водит ладонями по земле, на ощупь, и не находит. Тогда выпрямляется и дерево осматривает. Вцепляется в торчащий сучок с короткой толстой веткой и с трудом отламывает. То, что надо. Подгоняемый азартом, выскакивает на проспект и «голосует». Ветку при этом укрывает в правом кармане плаща. В мозгу метрономом стучит: в иномарки не садиться, чем плоше тачка, тем лучше, а главное, чтоб шофер подходящий. Как назло, подряд трижды не те останавливаются. Лбы здоровые за рулем. Костя просит до Речного отвезти, спрашивает, сколько, в ответ кто четыреста, кто пятьсот, а последний и вовсе штуку ломит. Ребята, у меня только стольник. Ну так пошел на х…

А вот и «жигуль» подкатывает, еще один ночной калымщик. Этот в самый раз. Пожилой дядя в очках, свитер толстой вязки, берет интеллигентный, который нынче никто не носит. Просит триста пятьдесят, садится Костя на переднее сиденье, ветку незаметно достает и полой плаща укрывает. Летит «жигуль» по шоссе, а Косте не по себе: впервые гангстера играть должен. Жалко ему дядю в берете, напугает его сейчас до смерти, и самого вдруг неуверенность охватывает. Чур-чур, нельзя поддаваться, смелее, ведь игра идет, понарошку все, но кажется ему – не ветку судорожно сжимает, а настоящий пистолет.

– Вот что, дядя, бабок у меня нет, в правой руке «пушка», понял? – И демонстративно полу плаща оттопыривает. – Твое дело мигом меня добросить, кореша ждут. Довезешь и привет.

Дядя ни жив ни мертв, руки на руле подрагивают, на Костю не смотрит, сидит истуканом. Придя в себя,