Эти-то сопровождающие обстоятельства и порождают тот ужас перед землетрясениями, который испытывает всякий, кому пришлось видеть и испытать их последствия. В лесу это было чрезвычайно интересное, но отнюдь не внушающее страха явление. Весьма любопытно проявилось действие землетрясения в море. Самый сильный толчок произошел во время отлива; одна старуха, которая была в то время у моря, рассказывала мне, что вода очень быстро, но небольшими волнами прилила до своей верхней черты при приливе, а затем так же быстро отхлынула до нормального уровня; это было ясно видно и по границе мокрого песка. Такого же рода быстрый, но спокойный прилив произошел несколько лет назад на Чилоэ во время легкого землетрясения и вызвал там понапрасну большое смятение. В продолжение вечера было еще много более слабых толчков, вызвавших в гавани необыкновенно хаотические течения, а также несколько весьма сильных толчков.

4 марта. Мы вошли в гавань Консепсьона. Пока корабль продвигался против ветра к якорной стоянке, я высадился на острове Кирикина. Управитель имения поспешно выехал ко мне навстречу, чтобы сообщить ужасные новости о большом землетрясении 20-го числа: ни в Консепсьоне, ни в Талькауано (порту) не осталось ни одного дома; разрушено семьдесят деревень; огромная волна почти начисто смыла развалины Талькауано. Многочисленные доказательства этого последнего я вскоре увидел своими глазами: весь берег был усеян бревнами и мебелью, как будто здесь потерпели крушение тысячи кораблей.

Кроме множества стульев, столов, книжных шкафов и т. п. тут было несколько крыш, которые сорвало с маленьких домиков и перенесло сюда почти в целости. Торговые склады Талькауано были разбиты, и на берегу валялись большие мешки с хлопком, травами и другими ценными товарами. Прогуливаясь по острову, я заметил, что множество обломков камней, которые, судя по облепившим их морским организмам, еще недавно лежали, должно быть, глубоко под водой, теперь были далеко выброшены на берег; один из них был шести футов в длину, трех в ширину и двух в толщину.

На самом острове столь же ясно заметны были следы сокрушительной силы землетрясения, как на взморье – следы последовавшей за ним огромной волны. Почва во многих местах дала трещины в направлении с севера на юг, может быть вследствие оседания крутых параллельных берегов этого узкого острова. Некоторые трещины около береговых обрывов были шириной в целый ярд. С обрывов уже упали на берег громадные глыбы, и жители полагали, что с началом дождей произойдут гораздо бо́льшие оползни. Действие вибрации на твердый первичный сланец, образующий основу острова, было еще любопытнее: поверхностные слои некоторых узких гребней были до того разбиты, что казалось, будто их взрывали порохом.

Это действие, проявившееся в свежих изломах и смещении почвы, ограничилось, должно быть, поверхностным слоем, ибо в противном случае во всем Чили не осталось бы ни одного сплошного массива горной породы; впрочем, этого и следовало ожидать, так как известно, что на поверхности колеблющегося тела колебания сказываются иначе, чем на его центральной части. Этой же причиной, быть может, объясняется и тот факт, что в глубоких рудниках землетрясения отнюдь не производят таких ужасных разрушений, как можно было бы ожидать. Я убежден, что это землетрясение сильнее способствовало уменьшению размеров острова Кирикина, чем постоянное разрушающее действие моря и непогоды в течение целого столетия.

На следующий день я высадился в Талькауано, а затем поехал в Консепсьон. Оба города представляли самое ужасное, но вместе с тем и самое интересное зрелище, какое я когда-либо видел. На человека, знакомого с этими городами и прежде, оно, возможно, произвело бы еще более сильное впечатление, ибо развалины лежали такой беспорядочной грудой и все это так мало походило на обитаемое место, что почти невозможно было представить себе прежнее состояние этих городов. Землетрясение началось в половине двенадцатого утра. Если бы это случилось среди ночи, то непременно погибла бы бо́льшая часть жителей (которых в этой провинции много тысяч), а не всего лишь около ста человек; жителей только и спасло неизменное обыкновение выбегать из дому при первом же вздрагивании земли.

В Консепсьоне каждый дом, каждый ряд домов остались на месте, образовав кучу или ряд развалин; но в Талькауано, смытом огромной волной, мало что можно было различить, кроме сплошной груды кирпичей, черепицы и бревен, и лишь кое-где виднелась уцелевшая часть стены. Поэтому Консепсьон, хотя и не был до такой степени разрушен, имел вид более страшний и, если здесь уместно это слово, болеее живописный.

После осмотра Консепсьона я немогу понять, как жители в большей своей части сумели остаться невредимыми. Дома во многих местах провалились наружу, образовав посреди улицхолмики из кирпича и мусора. М-р Раус, английский консул, рассказывал нам, что он завтракал, когда первый толчок побудил его выбежать из дому. Он не добежал еще и до середины двора, как одна сторона его дома с грохотом рухнула на землю. Не в силах из-за колебания земли устоять на ногах, он пополз на четвереньках, когда рухнула вторая стена. Облако пыли, ослепившей ему глаза и завившей рот, омрачило самое небо, но он выбрался наконец на улицу.

Так как толчки следовали один за другим, никто не решался приблизиться к развалинам; никто не знал, не погибают ли без помощи его ближайшие друзья и родные. Те, кто спасли какие-нибудь пожитки, вынуждены были непрерывно стеречь их, потому что вокруг шныряли воры, которые при малейшем содрогании земли одной рукой били себя в грудь с криком: «Misericordia!» [Милосердия!], – а другой тянули что могли из развалин. Соломенные кровли падали в огонь, и повсюду вспыхивали пожары. Сотни людей оказались разоренными, и у немногих было чем прожить день.

Одних только землетрясений достаточно, чтобы разорить любую процветающую страну. Если бы ныне бездействующие подземные силы развили под Англией такую же деятельность, какую они, без всякого сомнения, развивали в прежние геологические эпохи, как резко изменилось бы все положение страны! Что стало бы с высокими домами, густонаселенными городами, громадными фабриками, прекрасными общественными и частными зданиями? И как ужасна была бы массовая гибель людей, если бы новый период возмущений начался с какого-нибудь сильного подземного толчка глубокой ночью! Англия сразу же обанкротилась бы; все документы, записи, счета в этот момент погибли бы. Правительство не смогло бы ни собирать налоги, ни поддерживать свою власть, между тем преступная рука насилия и грабежа получила бы полную свободу действия. Во всех больших городах вспыхнул бы голод, ведя за собой мор и смерть.

Вскоре после толчка милях в трех-четырех показалась огромная волна; в середине бухты она имела гладкие очертания, но на берегу срывала дома и деревья, устремляясь вперед с сокрушительной силой. В глубине бухты она разбилась на ряд страшных белых бурунов, взлетавших на 23 фута выше высоты обычных приливов. Они надвигались с неимоверной силой: одна пушка в форте, весившая вместе с лафетом около четырех тонн, была перенесена на 15 футов. Какая-то шхуна очутилась посреди развалин, в 200 ярдах от берега.