Акмед смотрел вверх, туда, где была голова дракона.

— А тебе не приходило в голову, что я не хочу видеть, как ты кормишь ребенка, рожденного от другого мужчины? — с горечью спросил он.

Наступило долгое тягостное молчание.

Акмед продолжал изучать стены темницы, в которую превратилось тело Ллаурона, до тех пор, пока не услышал, что Рапсодия завернула ребенка и запела колыбельную. Только после этого он повернулся и посмотрел на нее. Их взгляды встретились.

— Боги, в некотором смысле мы вновь оказались на Корне, — пробормотала она. — В ловушке, из которой нет выхода, далеко от всех, кто мог бы нас найти. Здесь так темно и тесно.

Она провела тыльной стороной ладони по лбу и бессознательно прижала ребенка к груди.

— Да, но сейчас с нами нет Грунтора, который делал это заключение терпимым.

— Да, верно, его нет с нами. — Глаза Рапсодии сверкнули. — Акмед, ты так сильно изменился всего за несколько коротких лет… — с печалью в голосе призналась она, продолжая укачивать ребенка. — Даже в столь привычном нам сумраке я с трудом тебя узнаю.

Король болгов фыркнул, словно с трудом подавил смех. Почесав ногу, он закинул руки за голову.

— В самом деле? — осведомился он. — Быть может, тебе только так кажется, Рапсодия, поскольку ты никогда не понимала, что для меня действительно важно. Ты всегда приписывала мне благородные мотивы, когда на самом деле их не существовало, поскольку тебе хотелось верить, что у нас одинаковые системы приоритетов. Одно время я тоже так думал. Так что кто из нас изменился — вот вопрос?

Ребенок сладко вздохнул во сне, а Рапсодия пристально посмотрела на Акмеда.

Он наклонился вперед, чтобы говорили не только его уста, но и глаза.

— Ты рискуешь своей жизнью, жизнью своего ребенка, чья судьба еще никому не известна, и жизнями всех людей, которые по недомыслию разделяют твои взгляды, ради собственных прихотей. Я не припоминаю, чтобы ты поступала так раньше. А я, который никогда не имел никаких других обязательств, кроме как сохранить свою шкуру, теперь защищаю Дитя Земли, а также народ, который больше не мыкается в холодных каменных руинах намерьенского королевства, вынужденный поедать своих врагов… О да, и еще одну глупую королеву, чей муж, похоже, не в силах сам справиться с этой задачей. Так кто из нас изменился? Полагаю, мы оба.

Рапсодия продолжала смотреть на Акмеда, и он с удовлетворением отметил, что ее зеленые глаза стали такими же, как прежде, — зрачки больше не имели драконьего разреза. Ребенок зачмокал во сне, но почти сразу же улыбнулся и затих. Наконец Рапсодия заговорила:

— Когда мы вместе оказались в новом мире, Акмед, ты и Грунтор постоянно пеняли мне, что я никак не могу расстаться с прошлым. Вы покинули Серендаир, поскольку вас там ничего не держало, лишь смерть гналась за вами по пятам, и она бы вас настигла, если бы вы там остались. Однако я отправилась с вами по своей воле и потеряла в результате все. Вы лишь недовольно ворчали, когда я начинала скорбеть о прошлом. «Серендаира больше нет, — сказал мне ты. — Теперь твоя жизнь принадлежит этому миру». Ты настаивал, чтобы я приняла новую жизнь, отбросила Прошлое и жила в Настоящем.

— Верно, — не стал возражать Акмед. — И я предложил тебе цель, вызвавшую у тебя восторг, — прекратить зверства, которые Роланд чинил против болгов, помочь им построить собственное государство. Я подарил тебе герцогство в своем новом королевстве, платил за бесполезные побрякушки — в Элизиуме до сих пор гниет около двух дюжин роскошных платьев. — Он прислонился спиной к стене и вздохнул. — Наверное, мне следует раздать их женщинам болгам, чтобы они надевали их, когда будут свежевать дичь и топить жир.

— Так и сделай, — буркнула Рапсодия, поглаживая щечку ребенка. — Они смогут носить юбки на шее, ведь используют же твои подданные рога несчастных быков, которых ты планировал разводить в своем королевстве, в качестве гульфиков. Но давай не будем отклоняться в сторону — ты радовался, что я живу в Настоящем, до тех пор, пока я делала то, что соответствовало твоим целям. Но как только я занялась другими проблемами, которые тебя интересовали куда меньше, — такими, как Союз Намерьенов, или королевство Тириана, или создание семьи, тебя это сразу же перестало устраивать. В твоем извращенном сознании я, конечно же, изменилась, поскольку мои поступки перестали согласовываться с твоими желаниями. Возможно, это огромная дерзость с моей стороны, но я хочу прожить свою жизнь так, как я считаю нужным, а не исполняя твои приказы.

Король болгов хмыкнул.

— Вот уж спасибо, — проворчал он. — Ты бы все испортила.

Впервые после Завершения Рапсодия едва заметно улыбнулась.

— Несомненно, — согласилась она. — Но это, Акмед, мое право — все самой испортить. Разве не ты призывал меня быть именно такой? Ты постоянно повторял, что я могу, я должна сделать все, что необходимо, и идти вперед, когда уже не остается сил, и никогда не сдаваться. Но ты никогда не объяснял мне мотивов своих поступков, поэтому я далеко не всегда их понимала. Ты поддерживал меня, не задавая никаких вопросов, и чувствовал себя обманутым и преданным, когда я не поступала так же.

— Нечто в этом роде.

— Тогда объясни мне, — настаивала Рапсодия. — Расскажи, почему ты полон решимости построить эту проклятую штуку, почему готов рисковать. Быть может, если ты откроешь мне, что заставляет тебя идти на опасные эксперименты с первородной магией, я смогу тебе помочь.

Акмед долго молчал, продолжая изучать удивительную пещеру. Наконец он принял какое-то решение.

— Я тебе когда-нибудь рассказывал, от чего мы с Грунтором убегали в тот день, когда имели несчастье встретиться с тобой в Истоне и прихватили с собой?

Рапсодия кивнула.

— Насколько мне известно, вас поработил верховный жрец, в которого вселился ф'дор, — ответила она, осторожно поглаживая ребенка по спинке. — Мне казалось, что вы убегаете от него.

— Так и было, — тихим голосом подтвердил Акмед. — А ты помнишь ключ, которым я открыл Сагию, чтобы войти в Корень?

— Да, он был из Живого Камня, как если бы он был ребром Дитя Земли.

— А тебе не показалось странным, что этот ключ оказался у меня? Ты никогда не спрашивала, откуда он взялся?

Рапсодия задумалась.

— Нет. Мне столько всего казалось странным, ты так часто отказывался отвечать на мои вопросы, что я решила больше ни о чем тебя не спрашивать. Я считала, что ты сам мне расскажешь, если захочешь. — Она посмотрела в темноту у себя над головой и вздохнула. — Впрочем, за тысячу четыреста лет я успела привыкнуть к мысли, что ты предпочитаешь помалкивать о своих делах.

Акмед сидел совершенно неподвижно, прислушиваясь к шепоту эха, блуждавшего внутри каменной пещеры. Он видел неизбывное страдание в глазах Рапсодии, смотревшей на окаменевшее тело своего тестя, которого она продолжала любить, несмотря на его бесконечные интриги, грязный обман и предательство. Он уже видел у нее такое выражение лица — они тогда только выбрались из Корня после бесконечных скитаний и узнали, как далеко от дома оказались и какой огромный промежуток времени прошел.