— Экспортно-импортная фирма на Бомарше? — прервал его Хейвелок. — Штаб-квартира КГБ в Париже? Русский проигнорировал вопрос.

— Нам известно, — продолжил он, — что у вас весьма широкие связи во французских правительственных кругах. В военной разведке, на Ke-д'Орсе, среди депутатов. Если у вас появилось желание покинуть Францию, то вы могли это сделать только имея дипломатическое прикрытие. Все рейсы «Эр Франс», в списках пассажиров которых числились дипломаты, были взяты под наблюдение. Везде. Лондон, Рим, Бонн, Афины, Голландия, вся Южная Америка — словом, повсеместно. Мне не повезло, что вы выбрали Штаты. Этого никто не ожидал. Ведь вы объявлены «не подлежащим исправлению».

— Похоже, об этом скоро начнут писать в газетах.

— Да, это хорошо известно в определенных кругах.

— Если вы хотели поговорить именно об этом, то Москва зря тратит такое количество человеко-часов во всех аэропортах мира.

— Я хочу передать вам сообщение от Петра Ростова. Он полагает, что после Рима вы его выслушаете.

— Рим? Почему Рим?

— Палатинский холм. По-видимому, он для вас послужил убедительным доказательством. Вы должны были умереть на Палатине.

— Неужели? — Хейвелок посмотрел в глаза сотрудника КГБ, потом — на выражение его губ. Итак, Ростов знал о Палатине; этого следовало ожидать. Ведь там обнаружили тела. Труп бывшего американского оперативника — известного мастера тайных убийств, и пару раненых итальянских наемников, которым нечего терять и которые частенько подзарабатывают, рассказывая правду. Москва не могла не знать. Но Ростов не знал о Дженне Каррас или о Коль-де-Мулине, иначе бы он не преминул этим воспользоваться. Достаточно было быстро сказать: «Дженна Каррас жива! Коль-де-Мулине!» Это было бы гораздо убедительнее. — Ну, и что же он хочет передать?

— Он просил сказать, что наживка сменилась. Он понял это и полагает, что вы согласитесь с ним. Он просил сказать, что больше не враг вам: ваши враги — другие; возможно, что это и его враги тоже.

— Что все это значит?

— Я не могу ответить. — Его густые брови неподвижно нависли над глубоко посаженными глазами крестьянина. — Я всего-навсего посыльный. Смысл должен быть понятен вам, а не мне.

— Но вам известно о Палатине.

— Известие о смерти маньяка распространяется очень быстро. И это понятно, если учесть, что он ваш противник и убил нескольких ваших хороших друзей. Как там его прозвали, «ходячий пистолет», да? Романтическая личность из ваших вестернов, которые, между прочим, я просто обожаю. Но в жизни такие типы обычно оказываются грязными беспринципными свиньями, лишенными какой-либо морали; ими движет либо жажда наживы, либо патологическая жестокость. В те времена он мог бы стать президентом огромной корпорации, не так ли?

— Пощадите меня. Оставьте ваши рассуждения для начальной школы.

— Ростов хотел бы получить ответ, но вовсе не обязательно, что бы вы дали его немедленно. Я могу связаться с вами. Через день, два дня, через несколько часов. Вы можете сами назначить место. Мы готовы вас вывезти. Укрыть в безопасном месте.

Майкл вновь вгляделся в лицо русского. Как и Ростов в Афинах, человек, стоящий перед ним, говорил правду, ту правду, которой его снабдили в Москве.

— Что Ростов предлагает?

— Я уже сказал — безопасность. Вы понимаете, что вам предстоит здесь. Очередной Палатинский холм.

— Безопасность в обмен на что?

— Об этом вы договоритесь с Ростовым. Зачем я буду выдвигать условия? Мне вы все равно не поверите.

— Передайте Ростову, что он ошибся.

— Насчет Рима? И Палатинского холма?

— Да, насчет Палатина, — проговорил Хейвелок. Мелькнула мысль о том, что один из руководителей КГБ интуитивно нащупал истину в потоке большой лжи. — Мне не нужна безопасность из рук Лубянки.

— Следовательно, вы отказываетесь от его предложения?

— Я отказываюсь от приманки.

В этот момент в дверь кто-то бухнул кулаком, после чего последовал поток невнятных проклятий и новая серия ударов в металлическую панель. Кусок доски, просунутый под край двери, подался не больше чем на дюйм, однако это позволило человеку снаружи заорать, не переставая молотить в дверь:

— Эй, какого дьявола! Откройте!

Хейвелок не шевельнулся. Русский оглянулся на дверь и быстро заговорил:

— На тот случай, если вы передумаете, запомните следующее. В парке Брайан, за Публичной библиотекой есть ряд мусорных ящиков. Поставьте на любом из них красную метку, лучше всего лаком для ногтей. И с десяти вечера того же дня прогуливайтесь по Бродвею, по его восточной стороне, между Сорок второй и Пятьдесят третьей улицами. К вам подойдут и сообщат адрес для контакта. На улице, разумеется. Никаких ловушек.

— Что там происходит? Ради Бога, откройте же эту проклятую дверь!

— Мне показалось, что вы предложили мне самому выбирать место встречи?

— Можно и так. Тогда просто скажете человеку, который к вам подойдет, где вы хотели бы встретиться. Но не раньше, чем через три часа.

— Чтобы подмести вокруг?

— Открой же! Сукин ты сын!

Послышался второй голос, на сей раз с начальственными интонациями:

— Успокойтесь, в чем дело?

— Дверь закрыта, я не могу попасть туда. Я слышу, как они там разговаривают.

Еще один толчок, новый скрип доски по плиткам, еще один дюйм.

— Мы принимаем меры предосторожности, как и вы, — сказал русский. — Отношения между вами и Ростовым... это — отношения между вами и Москвой. Мы — не в Москве, я — не в Москве. Если со мной что-то случается в Нью-Йорке, я не зову полицию.

— Послушайте, вы там, — загремел властный голос. — Я предупреждаю вас, шпана! Помехи нормальному функционированию международного аэропорта являются преступным действием. Это относится и к туалетам! Я вызываю Службу безопасности аэропорта! — Начальственный голос обратился к несчастному, топтавшемуся у дверей. — На вашем месте я бы поискал другой мужской туалет. Эти ребятишки, которые шалят с иглой, бывают невменяемы и агрессивны.

— Я, начальник, обольюся, прежде чем добегу до другой ссальни! И они вроде бы говорят не как ребятишки. А вот и полицейский! Эй, коп!

— Он не слышит, прошел слишком быстро. Я пойду к телефону.

— Вот дерьмо!

— Пошли, — произнес Хейвелок, поднимая с пола пиджак и надевая его на себя, перемещая при этом пистолет из одной руки в другую.

— Вы оставляете мне жизнь? В сортире не будет мертвых тел?

— Я просто хочу, чтобы Ростов услышал мой ответ. О метках на мусорных ящиках можете забыть.

— Может быть, вы и мое оружие мне вернете?

— Мое великодушие не простирается столь далеко. Понимаете, ведь вы все же мой враг. Во всяком случае, оставались таковым в течение длительного времени.