Перед камином стоял длинный стол, покрытый белой скатертью с золотыми канделябрами по углам. С левой стороны этого длиннющего стола времен Карла Великого сидел с серебряной ложкой в руке Алекс Струтовский.

Увидев меня, он вежливо встал, сделал несколько шагов и протянул руку:

– Алексей. Можно – Алекс. Прошу садиться.

– Вильгельм. Можно – Вилли. Спасибо, – сказал я и сел туда, куда мне указали, – напротив.

Алекс положил на колени большую белую салфетку ручной вышивки и взялся за ложку.

– Позавтракаете со мной? – спросил он и обратился к домработнице: – Вера Ивановна, подайте еще один прибор.

Я отрицательно замахал руками:

– Найн, найн… Большое данке, я так рано не завтракаю…

– Ну как знаете, – пожал плечами Алекс, – а я вот завтракаю. Ведь потом – целый день на ногах. Иногда бывает, и не пообедаю.

Он кивнул Вере Ивановне, и та, открыв большую фарфоровую супницу, начала накладывать в тарелку… манную кашу.

Алекс перехватил мой взгляд и улыбнулся.

– Это привычка детства, – сказал он, – люблю маночку… А еще, знаете, когда она немного остынет и покроется корочкой. А еще, если сделать в ней вот такую дырочку, – он разгреб в манке отверстие, – и налить туда варенье… Ох и вкуснота…

Он закатил глаза, демонстрируя наслаждение, и я понял, что он уже начинает играть на камеру, которой у меня с собой не было.

Он начал осторожно есть, выписывая ложкой аккуратные и ровные круги по всему радиусу тарелки. «В детстве я когда-то делал так же», – подумал я, и мое раздражение начало стихать. Алекс производил довольно приятное впечатление. А то, что немного переигрывал, так это и понятно: не каждый день к тебе приходит иностранный режиссер с целью прославить на весь мир.

Вера Ивановна почтительно стояла за его спиной, время от времени бросая на меня вежливый и безразличный взгляд.

– Так о чем вы хотите снимать ваше кино? – спросил Алекс по-немецки.

– О вас. О том, как проходит ваш рабочий день. Знаете, это должен быть такой не пафосный фильм о вас как о простом человеке, у которого, кроме заслуг перед родиной, есть еще и своя жизнь, свои интересы… – спокойно ответил я по-немецки, радуясь, что он не смог меня подловить, но на всякий случай добавил, ломая язык: – Извините, Алекс, если вы не против, давайте общаться на вашем языке, ведь я давно мечтаю о хорошей практике.

– Конечно! – улыбнулся он. – Тем более что мое знание немецкого далеко от совершенства. Не хотел его учить – у меня прадед, уж извините за откровенность, погиб от немецко-фашистских захватчиков, поэтому долго не мог заставить себя учить ваш язык. Мне будет приятно угодить вам.

– Вундербар! Замечательно! Спасибо, – сказал я и добавил совершенно правдиво: – Мой прадед тоже погиб на войне.

– Ирония судьбы… – вздохнул он. – А теперь мы вместе сидим за этим столом…

Как раз это и казалось мне самым странным: наши предки были равны и, возможно, шли в строю плечо к плечу, а мы, даже сидя за одним столом, были разными, бесконечно разными.

Потому что я никогда не мечтал о фарфоре времен Карла Великого, о коврике из шкуры зебры или о мраморных львах на лестнице дома.

Такие вещи вызывали у меня только смех.

Он доел кашу, вытер рот салфеткой, бросил ее на стол и быстро отодвинул стул:

– С чего начнем?

– Для начала я хотел бы просто понаблюдать за вами пару дней, пообщаться и, если вам будет угодно, хоть немного подружиться, чтобы вы не чувствовали никакого дискомфорта перед камерой.

– Ок, – сказал он. – Тогда я быстро покажу вам дом, а потом поедете со мной по делам. Только одно замечание: когда я буду работать – а у меня сегодня много встреч! – не мешайте. Все комментарии – позже, когда я смогу расслабиться. Договорились?

Я кивнул.

Алекс надел пиджак, висевший на спинке кресла, подтянул узел галстука, проверил, есть ли в кармане ключи от машины, и кивнул мне: мол, пошли!

Передвигаясь по коридорам дома, он комментировал, что мы проходим:

– Кинозал… Спальни для гостей… Ванна с бассейном… Тренажерная… Музыкальная…

– А это? – спросил я, показывая на белую дверь с черным бантом посередине.

Он приостановился.

– Это? Это комната моей жены… К сожалению, она недавно умерла…

– Ох, извините. – Я сделал вид, что слышу об этом в первый раз. – Какое горе. Сочувствую. Она болела?

Маска иностранца давала мне возможность быть непосредственным и задавать любые вопросы.

– Да, она болела, Вилли. – Грустно ответил он.

– Надеюсь, Алекс, вы сможете рассказать и об этом? Это добавит к вашему портрету особенные штрихи.

– Конечно, попробую. Она была невероятной…

Мы вышли во двор и направились к огромному джипу.

– Машину я веду сам! – гордо улыбнулся Алекс.

– О! Вундербар! – воскликнул я. – Замечательная деталь!

– Еще бы!

И он открыл передо мной дверцу. Не успел я устроиться, как джип сильно газанул с места.

– Это моя пятая машина, – начал рассказывать Алекс без всякого моего приглашения к разговору. – Есть еще три гоночные и один лимузин – для гостей. Есть еще настоящее ландо. Вы знаете, что такое «ландо»?

– О! Это, кажется, такая стилизованная машина с откидным верхом! – как можно эмоциональнее оскалился я, изображая восторг.

– Ошибаетесь! – радостно сказал он. – Я же сказал: у меня настоящее ландо, то есть такая легкая карета! Я приобрел ее специально для свадьбы. При случае покажу.

Он почти не смотрел на дорогу, было заметно, что в машине он чувствует себя как в колыбели.

– Наверное, у вас и лошади есть? – улыбнулся я.

– Да. Это одно из моих увлечений.

Теперь он отвечал довольно коротко: мы въехали в город, и он смотрел только на дорогу. Это меня вполне устраивало: я задавал короткие и четкие вопросы, как на допросе. И это выглядело совершенно естественно.

– А ваша жена разделяла ваши увлечения?

– Да, конечно.

– А кто она была по специальности?

– Она? Она просто была прекрасной женой… – грустно сказал он и добавил: – Извините, сейчас я уже начинаю работать…

Машина остановилась возле какого-то дома.

Мы вышли. Алекс вынул из багажника пластиковый пакет. Я заметил, что у подъезда топчутся какие-то люди с микрофонами и камерами. Как только мы приблизились, толпа задвигалась, включила камеры, нацелила на Алекса фото-и телеобъективы. Словно не замечая такого ажиотажа, Струтовский пошел сквозь толпу.

Я покорно шел за ним, боясь одного – встретить здесь знакомых, которые могли бы похлопать меня по плечу со словами: «А ты что здесь делаешь, старик?»