Норму Джин начала мучить бессонница. В голове постоянно шумело, слышалось насмешливое шушуканье чьих-то голосов. Они становились все громче, переходили в хохот, неразличимый и в то же время знакомый. Кто это был? Ее судьи или души навеки проклятых, ожидавшие ее?.. Она могла противопоставить им только Анджелу. У нее была только ее работа — ее игра — ее «искусство». Почему это так важно? Она не могла спать, когда оставалась одна в своей маленькой квартирке, на узенькой кровати с медными шишечками, типа тех, что используются в Армии спасения. Не могла она заснуть, и когда Касс был с ней, рядом, в этой кровати или в какой-то другой. (Неуловимый и непостоянный Касс Чаплин! Красивый мальчик, у которого полно друзей в Голливуде, в Беверли-Хиллз, в Голливуд-Хиллз, Санта-Монике, Бель-Эр, Венисе, Пасадене, Малибу — да по всему Лос-Анджелесу. И эти его друзья были по большей части неизвестны Норме Джин. И у них имелись квартиры, бунгало, дома, целые владения, где всегда были рады Кассу, в любое время дня и ночи. Казалось, у него вовсе не было постоянного адреса. Все его личные вещи, в основном одежда, причем дорогая, полученная в подарок, были разбросаны по дюжине домов, где ему доводилось останавливаться. Все остальное он таскал с собой в спортивной сумке и большом обшарпанном кожаном чемодане с витиеватыми позолоченными инициалами «Ч.Ч.».

Она поднималась рано утром и бродила по квартире босая и вся дрожа. Если Касса не было рядом, она страшно по нему тосковала. Но если он был дома и спал, она ревновала его к этому сну, куда не могла проникнуть, куда он убегал от нее. В такие моменты она вспоминала свою исчезнувшую подругу Гарриет и ее малышку Ирину, которая была для Нормы Джин почти родным ребенком. Гарриет рассказывала Норме Джин, что еще девочкой тоже очень долго страдала бессонницей, а потом, когда забеременела, только и делала, что спала. А затем, когда родился ребенок и муж ее бросил, только и знала, что спать, спать и спать. И это был очень спокойный сон, без всяких сновидений. И в один прекрасный день, если повезет, Норма Джин тоже узнает, на что он похож, этот сон. Если я забеременею. Если у меня родится ребенок. Но не сейчас. Тогда когда же?.. Просто невозможно вообразить себе Анджелу беременной. Она вообще не могла вообразить Анджелу вне сценария. Она запомнила всю роль Анджелы, вызубрила ее так, что слова, казалось, утратили всякое значение, звучали, как на иностранном языке. Уже на первой неделе репетиций она чувствовала себя совершенно обессиленной. Никогда прежде она не думала, что актерская игра столь изнурительна физически. Словно поднятие тяжестей, равных собственному весу! И она заплакала, а потом начала смеяться. И вытирала глаза ладонями обеих рук.

И тут появился Касс, красивый обнаженный юноша с взъерошенными волосами. Он шел к маленькому балкончику, где стояла Норма Джин, и протягивал раскрытую ладонь, на которой лежали две белые капсулы.

— Что это? — настороженно спросила Норма Джин.

— Всего одна доза, дорогая Норма, и ты будешь спать нормально. Оба мы будем спать нормально, — ответил Касс, целуя ее во влажную под волосами шею.

— Волшебная доза? — удивилась Норма Джин. Касс поморщился:

— Никаких волшебных доз не существует. Просто обычная доза и все.

Норма Джин окинула его неодобрительным взглядом и отвернулась. Уже не в первый раз Касс предлагал ей снотворные. Барбитураты, так их, кажется, называли. Или же виски, джин, ром. И ей так хотелось уступить ему, сдаться. Она знала, что доставит тем самым удовольствие возлюбленному. Ведь тот редко ложился спать, не выпив перед сном или не приняв таблетку, а чаще — и то, и другое. Просто устать — для меня недостаточно, хвастался Касс. Так просто меня не утихомирить. И, нежно обняв Норму Джин и лаская ее груди, принялся нашептывать ей на ушко, и дыхание его было жарким и влажным:

— Был один греческий философ, он учил этим премудростям. Считал, что сладчайшее состояние из всех — это ощущения, которые испытывает еще не рожденный человек в утробе матери. Но лично мне кажется, сладчайшее состояние — это сон. Ты словно мертв и в то же время жив. Самое изысканное на свете ощущение.

Норма Джин оттолкнула любовника, чуть грубее, чем намеревалась. В такие моменты ей совсем не нравился Касс Чаплин!. «на любила его и в то же время боялась. Он походил на дьявола-искусителя. Она знала: доктор Миттельштадт никогда бы этого не одобрила. И вовсе не тому учит «Христианская наука» и ее великая прабабушка, Мэри Бейкер Эдди.

— Нет, это не для меня. Искусственный сон.

Касс смеялся над ней, но Норма Джин упорно отказывалась принимать снотворное. И провела всю ночь без сна и в каком-то нервном возбуждении, в то время как сам Касс мирно себе спал и не проснулся даже утром, когда Норма Джин собралась уходить на студию. И на протяжении всего долгого дня в Калвер-Сити Норма Джин ужасно нервничала, была раздражена до крайности и все время ошибалась с репликами, которые вызубрила наизусть. И замечала, как поглядывает на нее Джон Хастон — этаким оценивающим, чисто мужским взглядом. Словно прикидывал, не сделал ли он ошибки, взяв ее сниматься, он, который никогда не делал таких ошибок. И в эту ночь приняла две капсулы от Касса, который с мрачным и торжественным видом положил их ей на язык, будто то были облатки для причастия.

И каким же глубоким и спокойным сном спала Норма Джин в ту ночь! Она не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни ей спалось так крепко и сладко. Пусть искусственный сон, зато здоровый, не так ли? Так что доза действительно оказалась волшебной.

А на следующее утро, уже на студии, репетируя с Луисом Калхерном, Норма Джин вдруг поняла: Клайв Пирс!..

И связала это воспоминание с волшебной дозой Касса. Сон без сновидений, но не совсем. Возможно, этот человек из прошлого явился к ней во сне?..

Потому что теперь она со всей очевидностью понимала: Луис Калхерн, он же ее «дядя Леон» в фильме, был на самом деле Клайвом Пирсом. В роли Алонсо Эммериха — мистер Пирс.

Казалось, она заново обрела Калхерна, на деле бывшего мистером Пирсом и вернувшегося к ней. Примерно тот же возраст, примерно та же комплекция и фигура. И грубоватокрасивое лицо Калхерна, разве то было не лицо Клайва Пирса, только немного состарившегося?.. Тот же хитрый вороватый взгляд, те же кривящиеся губы, та же гордая манера нести себя. Или то было лишь воспоминанием о гордости?.. Тот же интеллигентный, слегка ироничный голос. Норма Джин словно прозрела. Как будто электрическим током пронзило ее гибкую девичью фигурку. Она была «Мэрилин», нет, она была «Анджелой», нет, она была Нормой Джин, играющей роль «Мэрилин», которая играла «Анджелу», — как русская кукла-матрешка. Большая деревянная кукла-мама, в которую помещаются маленькие куколки.

И вот, поняв наконец, кем на самом деле является «дядя Леон», она стала мягкой, податливой соблазнительной, доверчивой, словно ребенок с широко распахнутыми глазами. И Калхерн сразу же заметил эту перемену. Он был очень опытным и техничным актером и мог сымитировать любое чувство, стоило только получить верный посыл. Он не был наделен природным актерским даром, но тем не менее сразу же заметил эту перемену в «Анджеле». И режиссер тоже сразу же заметил. И в конце репетиции сказал — и это он, который так редко хвалил кого-либо из труппы и до сих пор ни слова не говорил Норме Джин! — сказан следующее: