— Он один из руководителей конференции?

— Нет. Он… э-э… мой друг. Басе — как название рыбы.

— Дружественная рыба? — продолжает расспрашивать он, потом медленно произносит: — Ночная дружественная рыба.

Он начинает проверять список забронированных номеров, медленно передвигая руку сверху вниз по строчкам большой книги в кожаном переплете, задерживаясь на мгновение у каждого имени, указывая на него только что отточенным карандашом и еле слышно бормоча фамилии себе под нос.

— Смит… Клейн… Робинсон… Макманнус… Смит… Виллерой… Рафаэль… Смит… — читает портье, выговаривая по слогам, как будто он на уроке английского языка, выразительно и раскатисто произнося звуки «р», так что они гремят, как автоматные очереди. — Родерик Рили, — с удовлетворением произносит он, улыбаясь мне. Две страницы имен. Это может занять четыре или пять минут, пока он просмотрит их все от начала и до конца. Даже читая вверх тормашками, я вижу, что на первой странице нет никого по фамилии Басе. Я нервно оглядываю фойе, спрашивая себя, что я буду объяснять, если увижу вдруг кого-то из знакомых. Потом успокаиваю себя тем, что их присутствие здесь также вряд ли будет иметь невинное объяснение, если только они не явились на съезд по фобиям.

Я смотрю на бейдж, прикрепленный на лацкане пиджака портье, для чего слегка наклоняю голову набок. Его зовут Диего.

Оторвав взгляд от надписи, я вижу его лицо — голова портье сейчас вровень с моей и наклонена под тем же углом. Он успокаивающе улыбается:

— Думаете, он использует свое настоящее имя? У нас каждый день по несколько Смитов.

— Я уверена, что он забронировал номер на имя Басс, — отвечаю я. — Думаю, по-испански это будет trucha.

— Trucha — это форель. Может быть, вы имели в виду merluza?

— Разве это не красный луциан? Или группер, или еще как-нибудь? Он скорее рыба холодных вод. Английская рыба!

— У нас так много замечательной рыбы в Коста-Рике, — мечтательно произносит Диего. — Вы когда-нибудь там бывали? — Я отрицательно качаю головой, желая, чтобы он взялся за следующую страницу, ибо вижу, что прибыл кто-то еще и ждет позади меня на почтительном расстоянии, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь не прислушиваться к нашему разговору.

— Он здесь для адюльтера или тревоги? — нервно шучу я с Диего.

Он благодушно улыбается, никак не реагируя.

— И ламантины, — добавляет он. Он чувствует мое нетерпение. — Траут, траут, траут[110], — бормочет он еле слышно.

— Нет, Басс. Б-А-С-С, — повторяю я. — Может быть, я сама посмотрю?

Он торжественно передает мне книгу и обращается ко второй странице. Я просматриваю записи и, быстро найдя имя Роберта Басса, чувствую тошнотворное волнение.

— Ах! — произносит Диего, подмигивая мне. — Он как раз звонил около двадцати минут назад. Я покажу вам вашу комнату. Она заказана на три часа, но если вы задержитесь, я не буду вас тревожить.

Он направляется к лифту. Мне не верится, что Роберт Басс заказал комнату на столь длительное время. Не возникнут ли у его жены подозрения, если он не вернется до четырех утра? Странно, но мне не приходит в голову задать тот же самый вопрос относительно Тома.

Я пытаюсь подсчитать, сколько раз мы можем иметь секс в течение трех часов, и чувствую дрожь. Мужчина, который стоял в очереди позади меня у стойки портье, выглядит озадаченным, когда я послушно следую в лифт за Диего.

— Вижу, у вас нет багажа, — говорит тот, закрывая двери лифта и нажимая на кнопку пятого этажа.

— Я не пробуду здесь долго, — сообщаю я.

Он смотрит на мое обручальное кольцо. Я убираю руку за спину и смотрю в потолок.

Лифт вздрагивает и останавливается на пятом этаже. Мы идем по длинному коридору, и он с гордостью открывает дверь с номером 507.

— Это один из наших лучших, — сообщает он. Подходит к кровати, снимает одеяла и отворачивает верхнюю часть простыней так, чтобы они лежали на покрывале в форме треугольного сандвича. Я представляю себя и Роберта Басса лежащими на этой кровати… и протягиваю руку, чтобы сохранить равновесие.

Диего хочет показать мне ванную.

— Ванна огромная. Достаточно большая для двоих. Или троих. Хотя для морской коровы недостаточно большая. — Не важно, что он говорит, голос у него по-прежнему грустный.

Он возвращается в спальню и спрашивает, не желаю ли я заказать что-нибудь в номер.

— У нас есть «Успокоительный чай» для беспокойных делегатов, — дружелюбно сообщает он.

— Это было бы великолепно, — отвечаю я.

Ожидание не обязательно усиливает желание. Для профессионально неверных, тех, кто обычно поджидает своих возлюбленных в соответствующих номерах отелей в Блумсберри, обслуживание номеров дает время, чтобы прийти в настроение, переключиться с работы на игру, принять душ и поразмышлять над предстоящими удовольствиями. Возможно, они ложатся на тщательно заправленные постели с покрывалами, гармонирующими со шторами, и смотрят телеканал «Плейбой» или читают книгу и заказывают бутылку дешевого вина.

Я же, напротив, возбужденно сижу на краю кровати и удивляюсь чистоте матраса, учитывая его рабочую нагрузку. Мое состояние томного вожделения улетучилось, и я начинаю лучше осознавать обстановку. Глядя на дверной ключ, лежащий на кровати подле меня, я начинаю придавать цифрам нелепые значения, связанные с моими переживаниями. Пятьсот семь. Если вычесть семь из пятидесяти, получится сорок три — возраст Тома. Мы поженились 5 июля. Взрывы в лондонском метро прогремели 7-го. Интересно, в котором часу планируется начало конференции по фобиям завтра утром? Я прихожу к выводу, что она должна начаться рано, поскольку не очень хорошо позволять группе нервных людей слишком долго ждать избавления.

Тут есть телевизор, но я предпочитаю тишину. Если молчание станет невыносимым, я всегда могу включить радио и послушать «Всемирную службу» Би-би-си. Интересно, слушает ли Роберт Басс «Всемирную службу», и могу ли я предложить ему в качестве первого шага, чтобы мы просто полежали рядом в приятной тишине и послушали минут пятнадцать радио, а потом пошли по домам? Потом я задумываюсь о том, что ему интересно смотреть по телевизору, какие книги он читает, оставляет ли приличные чаевые официантам, считает ли чашку наполовину полной или наполовину пустой, какой последний фильм он смотрел… До меня вдруг доходит, что я очень мало знаю о нем, за исключением банальной информации, известной всем родителям класса, где учатся наши дети. Я знаю, что у его детей прививка только от кори, что телевизор в течение недели им смотреть не разрешается, и что каждый из них играет на двух музыкальных инструментах.

Но умеет ли он разжигать костер во время сырой лагерной стоянки? Инспектирует ли он холодильник на предмет необъяснимых изменений в организации питания? Заметит ли он, к примеру, если йогурты окажутся на той же полке, что и курица, если салат-латук завяжет тесные отношения с наполовину съеденным желе или если молоко хранится дольше даты, указанной на упаковке? Разговаривает ли он во сне? Не страдает ли он от мадзакона[111]? Живы ли его родители? Есть ли у него родные братья и сестры?