Он снова увидел стул, маленький и белый, – и закрыл глаза, ощущая горький вкус в горле.

Он открыл глаза. Оставалось еще три клапана, потом один быстрый поворот… он посмотрел на кружочек света и не увидел его – настолько тот был близок к шлему, к его голове. Фонарик в центре кабины был направлен почти прямо на него, линза посверкивала. Он расстегнул один из трех оставшихся клапанов. Раздалось едва слышное шипение.

Мертвец, подумал он, видя перед собой бледное лицо девушки, и расстегнул следующий клапан. Шипение не стало громче.

В уголке шлема – там, куда должен был прийти луч фонарика, – сделалось ярче.

Металлический корабль, каменный корабль, необычный стул. Он почувствовал, как слезы подкатываются к глазам, и одна его рука – та, что не была занята расстегиванием клапанов, – дотронулась до груди, где под множеством слоев синтетической ткани скафандра, под нательной одеждой, была маленькая складка кожи, прямо над сердцем, шрам двадцатилетней давности или даже семидесятилетней – смотря как считать.

Фонарик качнулся; в тот миг, когда он отстегнул последний клапан и пятнышко света переместилось на его лицо, лампочка мигнула и погасла.

Он смотрел перед собой. В кабине царила почти полная темнота. Крохотная толика света поступала из коридора: слабое красное сияние от почти-мертвецов и тихо следящего за ними оборудования.

Погас. Фонарик погас. Села батарейка или просто сломался – не важно. Фонарик погас. Не осветил его лица. Скафандр снова издал предупреждающее «бииип», сообщая об утечке воздуха, который уходил с тихим шипением.

Он посмотрел вниз – на руку, лежавшую у него на груди.

Он посмотрел назад – туда, где должен был находиться фонарик, невидимый в центре кабины в центре корабля, преодолевшего половину пути.

«Как же мне теперь умереть?» – подумал он.

Он все же вернулся в ледяной сон год спустя. Эренс и Кай, чья сексуальная ориентация воздвигла между ними непреодолимую стену, в остальном казались идеальной парой и, когда он покинул их, все еще продолжали свой спор.

Наконец он оказался на еще одной примитивной войне, научился водить самолет (зная теперь, что летающая машина всегда одолеет корабль) и летал в ледяных вихрях над громадными белыми островами – плитчатыми айсбергами, которые сталкивались между собой.

Брошенный балахон напоминал только что скинутую кожу некоего экзотического ящера. Он собирался надеть его, но потом передумал, решив остаться в том, в чем прилетел сюда.

Он стоял в ванной, среди ее испарений и запахов, то замирая с бритвой в руке, то проводя ею по голове, медленно и осторожно, словно неторопливо причесывался. Бритва продиралась сквозь пену, сбривая оставшиеся щетинки. Он провел бритвой по мочкам ушей, потом взял полотенце и отер сверкающую кожу на черепе и обследовал гладкий, как попка новорожденного, ландшафт, только что созданный им. На полу валялись длинные темные волосы, словно перья плюмажа, упавшие во время схватки.

Он посмотрел на плац, где горело несколько костров. Над горами только-только загоралась заря.

Из окна ему были видны часть неровной стены цитадели и несколько башен. Теперь, когда он знал, что цитадель обречена, она казалась ему в первых утренних лучах (хотя он изо всех сил гнал от себя сентиментальные мысли) трогательной, даже величественной.

Он отвернулся и пошел надевать башмаки. Странно было чувствовать, как воздух обдувает голый череп: не хватало привычной тяжести волос на затылке. Он сел на кровать, натянул башмаки, застегнул их, потом повернул голову к телефону на прикроватной тумбочке и снял трубку.

Он вспомнил (да, кажется, так), что звонил в космопорт прошлым вечером, когда Сма и Скаффен-Амтискав оставили его. Состояние у него было отвратительное, он чувствовал себя отрезанным от событий и сейчас вовсе не был уверен, что и в самом деле звонил техническим специалистам космопорта, но все же, вероятно, звонил. Он велел приготовить древний космический корабль для нанесения обезглавливающего удара – к утру. Или же он им все-таки не звонил. Одно из двух. Может, ему это приснилось.

Раздался голос оператора, сидевшего в цитадели: тот спрашивал, с кем нужно соединить. Он попросил космопорт.

Голос главного бортинженера звучал напряженно и возбужденно. Аппарат был готов и заправлен, все координаты введены. Запуск мог состояться через несколько минут после отдачи приказа.

Слушая инженера, он кивал про себя, пока тот не замолчал. Вопрос не был задан, однако висел в воздухе.

Он посмотрел на небо за окном. Изнутри казалось, что рассвет еще не наступил.

– Господин Закалве? – раздался голос главного инженера. – Господин Закалве? Каковы приказы?

Он видел маленький голубой кубик, кнопку. Он слышал шипение воздуха, выходящего из скафандра. И в этот миг он почувствовал сотрясение. Он подумал, что это была непроизвольная реакция его тела, но ошибся. Сотрясался фундамент цитадели, а вслед за фундаментом – стены комнаты и кровать, на которой он сидел. Задребезжали стекла. Снаружи, за двойными рамами, прогремел взрыв – звук его был низким и тревожным.

– Господин Закалве? – снова прозвучал голос в трубке. – Вы еще здесь?

Они, скорее всего, перехватили бы корабль, сама Культура – может быть, «Ксенофоб» – направила бы на него эффектор… Обезглавливающий удар был обречен на неудачу…

– Так что нам делать, господин Закалве?

Но вероятность всегда оставалась…

– Алло? Алло?

Еще один взрыв сотряс цитадель. Он посмотрел на трубку телефона в своей руке.

– Господин Закалве, нам продолжать? – услышал он голос человека или вспомнил чей-то голос из далекого прошлого, из другого мира… Тогда он ответил «да» – и взвалил на себя груз страшных воспоминаний и всех имен, которые могут похоронить его…

– Отбой, – тихо произнес он. – Нам этот удар больше не нужен.

Он повесил трубку и быстро вышел из комнаты по задней лестнице, а не по парадной, на которой можно было слышать, как нарастает шум схватки.

Новые взрывы сотрясали цитадель, в крепостных стенах появлялись все новые и новые пробоины. Вокруг него поднимались клубы пыли. Как будут захвачены региональные штабы? Окажется ли рейд по пленению великих жрецов бескровным, как обещала Сма? Он думал об этом, но понимал, что все это уже не имеет значения.

Он вышел из цитадели через потерну на большую площадь – плац. Перед палатками беженцев по-прежнему горели костры. Вдалеке огромные тучи пыли и дыма медленно поднимались в серое рассветное небо над крепостными стенами. Отсюда ему были видны две пробоины в стене цитадели. Люди в палатках начинали просыпаться и выползать наружу. Со стен цитадели – у него за спиной и над его головой – раздавался треск ружей.

В одну из пробоин попал снаряд большого калибра. Сильнейший взрыв сотряс землю, проделав громадную брешь в утесе цитадели. На плац посыпался град камней, хороня под собой десятки палаток. Танк стрелял какими-то новыми снарядами – еще вчера у них не было таких боеприпасов, отметил он.