Работая в своей комнате на улице Бомарше, Александр слышал, как Изабель осторожно покашливает по ту сторону лестничной площадки. У нее была слабая грудь, эта особенность придавала ей особое очарование. Она послушно ждала, пока он закончит писать и зайдет на часок поболтать с ней, приласкать ее. Александр в это время думал о том, что его сын тоже познал уже это покровительственное умиление, глядя в свое время на привлекательную и желанную женщину, которую подтачивала болезнь. Но Александр Второй быстро оправился от горя после смерти бывшей любовницы и теперь влюблен в русскую знатную даму, графиню Лидию Нессельроде, которую прозвал «Дама с жемчугами». Можно ли считать это возвышением в обществе того, кто некогда был любовником «Дамы с камелиями»? Лидия красива, капризна и деспотична. Она украшает себя жемчугами, сапфирами или рубинами, в зависимости от цвета платья, которое на ней надето. Ее муж – граф Дмитрий Нессельроде, сын всемогущего министра иностранных дел России. В марте 1851 года, узнав о том, что жена в Париже ему изменяла, он приказал ей немедленно возвращаться в Москву. Александр-младший хотел было последовать за ней, но у него не хватало денег. Надеясь, что это поможет добиться помощи от отца, Дюма-младший устроил Дюма-старшему встречу со своей возлюбленной, перед которой, как он говорил, никто не может устоять. Лидия приняла обоих «в одном из тех элегантных парижских домов, которые сдают иностранцам со всей обстановкой». Графиня лежала на кушетке, обитой светло-желтым дамастом, облаченная в очень легкий и волнующе прозрачный пеньюар из вышитого муслина. Сладострастная гибкость движений доказывала, что стан ее не стянут корсетом. Распущенные черные волосы падали до колен. Взгляд был более чем многообещающим. Отец, тотчас ею пленившись, понял сына и решил дать ему денег на этот чудесный любовный поход через границы. Вывернув карманы, папаша наскреб денег, чтобы мальчик мог достойно выглядеть рядом с ветреной графиней, и пожелал голубкам удачи. Однако поездка вышла более дорогостоящей, чем предполагалось, тем более что «Дама с жемчугами» нисколько не торопилась вернуться в Москву к мужу, и парочка медлила, то и дело останавливаясь в пути. Дюма-старший, истощая свои и без того скудные средства, изо всех сил старался всякий раз снабжать отпрыска деньгами. «Только в субботу я добыл из своего кармана – карманы издателей, журналистов и друзей остались наглухо закрыты для руки Вьейо [новый секретарь Дюма] – сто пятьдесят франков», – пишет он сыну 6 апреля 1851 года. И советует ему быть предельно осторожным на территории России, где всякий иностранец – кто же этого не знает! – нежелателен и, мало того, вызывает подозрения. «Ты хорошо сделал, что остался, если дело зашло так далеко, надо довести его до конца. Только берегись русской полиции, она дьявольски груба и жестока и, несмотря на покровительство наших трех полек [подруг Лидии], а может быть, именно из-за их покровительства, может быстро вернуть тебя на границу».

Дюма не напрасно опасался эпилога русских приключений, в которые так неосторожно ввязался его сын. Решив, что возмутительное поведение французишки по отношению к подданной русского царя получило возможность проявляться достаточно долго, граф Нессельроде велел остановить его на польской границе, тогда как Лидию обязали в одиночестве продолжать путь, возвращаясь под далекий супружеский кров. Внезапно лишившийся подруги и маявшийся вынужденным бездельем, Александр развлекался тем, что слонялся по этой части Европы, будущее которой пока оставалось туманным. Добравшись до Силезии, он нашел в Мысловице, у одного богатого городского купца, связку писем Жорж Санд, адресованных Шопену и написанных в самом разгаре их пламенной страсти. Сестра Шопена получила эти письма после смерти композитора и, возвращаясь в Россию, оставила их другу, боясь, как бы они не попали в руки русской полиции. Хранитель сокровищ позволил Дюма-сыну составить их опись, и тот, взволнованный своим открытием, известил о нем отца, а он, в свою очередь, поспешил рассказать обо всем Жорж Санд, которая, сильно встревожившись, попросила, чтобы ей вернули эту переписку, слишком интимную для того, чтобы отдать ее на растерзание любопытству публики, и заранее горячо поблагодарила автора «Трех мушкетеров» – на случай, если его сын справится с этим ответственным поручением так же ловко, как его герои, преданно служившие Анне Австрийской, со своими. Дюма-отец пообещал: «Александр [Дюма-сын] пробудет в Мысловице еще две недели, и я твердо надеюсь, что он привезет вам эти драгоценные частички вашего сердца».

Как только путешественник вернулся домой, письма Жорж Санд к Шопену были возвращены отправительнице. Перечитав их, она вскоре сожжет письма, но навсегда сохранит благодарность к собрату, который помог ей снова вступить в обладание ими. Вот тут Дюма впервые и призадумался: а что станет с его собственными любовными письмами, распыленными между столькими женщинами, – ведь многих он едва может припомнить? Из всех тех, кого он некогда желал и кем обладал, в его жизни осталась нынче лишь малышка Изабель Констан. Несмотря на хрупкое сложение и болезнь, она еще могла играть в «Заставе Клиши» в Национальном театре и исполнять более чем скромную роль Мелюзины в «Вампире» в Амбигю-Комик. Этим и приходилось довольствоваться, поскольку Исторический театр находился на грани закрытия. Девятнадцатого ноября 1851 года начался апелляционный процесс. Адвокат Дюма ссылался на то, что его подзащитный, поставлявший для театра великолепные пьесы, не нес никакой административной ответственности за управление предприятием, упирал на беспечность, расточительность, душевную открытость человека, которого пытались обвинять, вместо того чтобы прославлять и восхвалять. Он представил письмо, подписанное двадцатью четырьмя актерами, которые заявляли, что им оскорбительно видеть, как гениального писателя приравнивают к заурядному устроителю коммерческих представлений. Однако заместитель прокурора не принял во внимание этот призыв к милосердию и великодушию, и решение его оказалось безжалостным: «Господин Александр Дюма не мог смириться и дать погибнуть делу, на которое возлагал все свои надежды добиться личного успеха и богатства. Он истощил свои силы и свои средства, стараясь поддержать существование этого театра, но вот таким именно образом, сам, может быть, того не сознавая, автор превратился в спекулянта, антрепренера публичных представлений, тем самым приобретя и звание коммерсанта, последствия чего должен теперь испытать на себе».

Вынесение приговора было отложено на неделю. Александр больше не верил в чудо. Если его объявят несостоятельным должником, он рискует угодить в долговую тюрьму. Но сможет ли он когда-нибудь от этого оправиться?

Ночью 1 декабря 1851 года в Елисейском дворце был устроен большой прием. Дюма на него приглашен не был. Да и с какой стати Александра стали бы приглашать после того, как не так давно он позволил себе критиковать Луи Наполеона, а самому писателю вот-вот должны были вынести позорный и бесчестящий его приговор? Дюма сожалел о добрых старых временах, когда у него были друзья, близкие к власти. Внезапно он испугался собственного одиночества, собственной уязвимости… А события между тем развивались по непредвиденному сценарию: в ту самую ночь, когда принц-президент красовался в ослепительно ярко освещенных салонах дворца, его сторонники трудились не покладая рук – они расклеивали на улицах объявления о роспуске Законодательного собрания и Государственного Совета. И назавтра, второго декабря, едва проснувшись, парижане впали в тупое недоумение. Газеты еще усилили это недоумение: читая один материал за другим, подписчики усердно терли глаза, не понимая, по-прежнему ли они еще живут в Республике. Депутатов оппозиции арестовывали в их собственных домах, на их собственных квартирах. Парламент был осажден, а только что расклеенные афиши извещали французов о том, что вскоре будет организовано всенародное голосование с целью продлить пребывание Луи Наполеона на посту президента, несмотря на окончание срока его полномочий. Горстка республиканцев во главе с Гюго, Альфонсом Боденом и Жюлем Фавром попыталась расшевелить население. Понемногу занялось восстание. Однако сил хватило ненадолго. Жители столицы устали то и дело восставать по любому поводу. Да и наполеоновский миф пришел на помощь тому, в чьих жилах и текла-то самая малость императорской крови. Франции был необходим хозяин. Этому-то хоть есть от кого наследовать, яблоко от яблони недалеко падает, думали французы! Баррикады некому было защищать. На одной из них был убит депутат Боден, гордившийся тем, что стал представителем народа за мизерную плату. Он упал с криком: «А сейчас посмотрите, граждане, как умирают за двадцать пять франков!» Но ни у кого не возникло желания руководствоваться его примером, тем более что последние залпы, которые дали войска по Большим бульварам, оказались смертоносными. А потом, как обычно, за резней последовали массовые аресты и высылки тысячами…