Он так закашлялся, что слезы навернулись ему на глаза.

Фрэнсис схватила его за руку:

– Отойдите от двери!

Он позволил ей оттащить себя. Она не отпускала его руку. Он продолжал держать ее.

Все сгрудились в самом дальнем углу комнаты.

Наполеон и Хизер подошли и встали со всеми, их глаза покраснели от дыма. Наполеон притянул к себе Зои, и она уткнулась лицом в его рубашку.

– Дверь на ощупь не горячая, – сказал он. – Это хороший знак.

– Кажется, я его слышу, – ответила Кармел. – Треск пламени.

Все замолчали. Поначалу звук напоминал шум ливня, но это была не вода – не узнать треск горящего дерева было невозможно.

Наверху рухнуло что-то тяжелое и очень большое. Стена? Они услышали громкий свистящий звук, словно порыв ветра в грозу, а потом треск усилился.

Джессика вскрикнула.

– Неужели мы все здесь погибнем? – спросила Зои. Она недоуменным взглядом посмотрела на отца. – Неужели она и в самом деле позволит нам умереть?

– Нет, конечно, – ответил Наполеон с непробиваемой прозаической уверенностью взрослого, и Тони даже захотелось поверить, что тот владеет каким-то особым знанием, вот только Тони тоже был взрослым и знал, чего стоят подобные слова.

– Нам всем нужно обернуть головы и лица влажными полотенцами, чтобы защититься от вдыхания дыма, – сказала Хизер. – Так мы сумеем это переждать.

Ее голос звучал спокойно и уверенно, как и голос ее мужа. Может быть, Тони вел бы себя так же, будь здесь кто-нибудь из его детей или внуков.

Он подумал о детях. Они будут скорбеть по нему. Да, конечно будут. Дети еще не готовы расстаться с ним, пусть они и не так часто встречались в последнее время. Эта уверенность удивила его, он словно провел последние несколько лет, притворяясь, что дети не любят его, тогда как на самом деле знал, что это не так. Да конечно он это знал. В конце прошлого года Уилл забыл о разнице во времени и позвонил ему посреди ночи из Голландии, чтобы сообщить о новом повышении по службе. «Извини, – сказал он. – Я хотел тебе первому сказать». Ему тридцать лет, а он все еще ищет отцовской похвалы. Мими говорит, что Джеймс всегда вывешивает в сети фотографии Тони времен его футбольной карьеры. «Он тобой хвастается, – сказала Мими, закатывая глаза. – Эксплуатирует твою славу, чтобы знакомиться с девчонками». А что сама Мими, его детка. Он вспоминал, как она носится по его дому, наводит порядок. Каждый раз после разрыва с очередным кретином она приезжала к нему, чтобы «помочь по хозяйству». Она не готова потерять отца, пока встречается с кретинами.

Он не был готов умирать. Пятьдесят шесть лет – рано еще. Он вдруг почувствовал себя невероятно богатым человеком, перед которым открыты сотни возможностей. Он хотел отремонтировать дом, купить другую собаку. Обзавестись щенком не будет предательством по отношению к Банджо. В итоге он всегда покупал очередного щенка. Он хотел отправиться на берег, по дороге плотно позавтракать в кафе, слушая музыку с газетой в руках… Он словно забыл о существовании музыки! Он хотел слетать в Голландию, посмотреть, как его внучка танцует на этих дурацких соревнованиях по ирландским танцам.

Он посмотрел на Кармел, которую списал со счетов как эксцентричную интеллектуалку из-за этих ее очков. Он спросил у нее, как получилось, что она стала преподавать английский мигрантам, и Кармел рассказала, что ее отец эмигрировал из Румынии в пятидесятые годы и соседка взяла на себя труд обучать его языку. «У отца не было способностей к языкам, – говорила Кармел. – И он становился очень раздражительным, когда чувствовал себя неуверенно. Так что задача перед соседкой стояла нелегкая. Вот почему мы с сестрой преподаем английский как второй язык. Чтобы почтить тетушку Пэт».

А кого чтил Тони, черт его раздери?! Кому помог в жизни? Он даже не отблагодарил спорт за то, что тот дал ему столько радости. Мими сто раз просила его тренировать местную детскую команду. «Да тебе, может, даже понравится», – говорила она. Почему он так возражал против этой идеи? Теперь ему казалось, что нет ничего замечательнее, чем в солнечный день стоять на поле и учить детей чувствовать музыку и поэзию футбола.

Он посмотрел в испуганные глаза женщины, чью руку все еще держал. Она была с тараканами в голове, слишком много болтала, наверняка ни одной футбольной игры в жизни не видела. И зарабатывала на жизнь любовными романами. Между ними не было ничего общего.

Он не хотел умирать.

Он хотел пригласить ее куда-нибудь выпить.

ФРЭНСИС

Девять гостей с накрученными на головы и наброшенными на плечи мокрыми полотенцами сгрудились в дальнем от двери углу комнаты для медитаций. «Транквиллум-хаус» горел.

Фрэнсис прислушивалась к звуку голодного пламени и спрашивала себя, что сейчас обрушилось – не та ли красивая лестница? Она вспомнила слова Яо в день ее приезда: «Опасность утонуть вам вряд ли грозит» – и представила, как волны огня пожирают эти прекрасные деревянные ступени.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, – снова и снова бормотала Джессика, стоя на коленях. – Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое.

Фрэнсис не могла поверить, что Джессика верующая, и, видимо, так оно и было, потому что она, похоже, не могла пойти дальше «Да святится имя Твое».

Фрэнсис воспитывали в англиканских традициях, но она рассталась с религией в конце восьмидесятых и теперь чувствовала, что было бы некрасиво просить Бога о спасении, поскольку она столько лет не говорила Ему даже «спасибо». Возможно, Господь будет рад получить от нее благодарственную открытку за все, что с ней было.

Спасибо Тебе за то долгое, жаркое, полное секса лето в Европе с Солом.

Спасибо Тебе за первый год брака с Генри, этот год, если честно, был самым счастливым в моей жизни.

Спасибо Тебе за работу, которая не принесла мне практически ничего, кроме радости, и я сожалею обо всей суете вокруг той разгромной рецензии. Я уверена, что ее автор тоже одно из Твоих чад.

Спасибо Тебе за мое здоровье, Ты был очень щедр в этом отношении, и я проявила неблагодарность, поднимая такой шум вокруг своей простуды.

Спасибо Тебе за друзей, которые для меня как семья.

Спасибо Тебе за отца, хотя ты и забрал его рановато.

Спасибо Тебе за «Беллини» и все другие коктейли с шампанским.

Извини, что сетовала из-за пустякового пореза бумагой, когда другие страдали гораздо сильнее. Хотя, говоря по правде, я именно поэтому перестала верить в Тебя: потому что одни получают мелкие порезы, а другие – жестокие страдания.

Кармел, которая плакала, закрывшись своим мокрым полотенцем, подпрыгнула при звуке еще одного обрушения.

Фрэнсис представила, как балкон ее комнаты наклоняется, а потом падает на землю и рассыпается множеством угольков.