рукой в перчатке за створку ворот. Полуобернувшись, бросила прощальный взгляд на дерево, которое ее накормило. Кто знает, сколько еще идти? Может, ей снова понадобится перекусить. Девушка вернулась к дереву и сорвала те плоды, до которых удалось дотянуться, наполнив ими подол платья, но, пройдя совсем немного, она увидела, что фрукты истлели. Не без сожаления вытряхнув кобальтовую пыль, госпожа ди Рейз ступила за врата.

Идти пришлось долго. Летиция шла быстрой поступью до тех пор, пока дыхание не начало вырываться из груди с легким хрипом, а в боку не закололо. Она позволила себе минутку отдыха и в дальнейшем стала экономить силы. Спустя час или около того дорогу пересек ручей, такого же ядовитого цианового цвета, как и вся растительность. Она не решилась из него испить. К счастью, родничок оказался узким, не более трех шагов в ширину, и девушке удалось его перепрыгнуть, предварительно швырнув гримуар на противоположный берег. Книга опустилась на землю легко, чуть покачиваясь от ветра, будто лист бумаги, а вот Летиция шлепнулась грузно, как мешок с картошкой, разбросав в стороны грязь. Она подавила желание умыть лицо и руки, всерьез опасаясь, что эта вода сродни кислоте.

Госпожа ди Рейз шагала все медленнее: неумолимо подкрадывалась усталость. Веки слипались, по ногам растекалась боль — от ступней до самых бедер. Гримуар, несмотря на кажущуюся невесомость, оттягивал руку. Глядя на свою перепачканную одежду, Летиция думала о расслабляющей ванне с благовониями, представляла, как над водой поднимается горячий пар и окутывает ее букетом приятных ароматов. Мысли текли вяло, она засыпала на ходу.

Едкий запах гари, принесенный ветром, мигом заставил ее очнуться и распахнуть глаза. Из-за холма поднимались клубы сизого дыма. Приют, еда, мягкая постель — эти образы пронеслись в ее голове один за другим. Несмотря на изнеможение, Летиция прибавила шагу. Ее ожидания оправдались лишь наполовину: каменный домик без крыши, над которым витали черно-серые пары, больше походил на рабочее помещение, чем на уютное жилище. Стены были черными от пепла, будто их опалило огнем. Внутри кто-то напевал, стуча молотком по железу: цок-цок. Госпожа ди Рейз вошла без приглашения.

Кузнец, одетый в кожаный фартук, стоял к ней спиной. Он колдовал над куском раскаленного железа, мурлыкая под нос фривольную деревенскую песенку — вроде тех, что так нравились Летиции. Девушка перевела взгляд на стену, ожидая увидеть ряды мечей и щитов, арбалетные болты, кольчуги и кирасы.

На обожженных стенах, подцепленные за нижний край черепной коробки, висели женщины. Не живые, конечно, полностью состоящие из металла, но были они выполнены столь искусно, что Летиция невольно восхитилась. И испугалась одновременно: куклы выглядели так, словно могли в любой момент сняться с крюков и сойти на землю. Их лица хранили безмятежность, глаза смотрели прямо, поблескивая в металлических глазницах. Для чего это все? Человек, стоящий у наковальни, скорее всего, сошел с ума.

Госпожа ди Рейз с трудом оторвала взгляд от манекенов и обнаружила, что кузнец смотрит на нее поверх плеча. Он был весь измазан сажей, давно не мытые волосы потемнели от грязи, на правой щеке виднелась язва, а не спал он, наверное, несколько месяцев. Потом глаза его расширились.

— Я не узнал тебя.

— И я тебя не узнала, — потрясенно сказала она. — Что ты здесь делаешь?

— Я мог бы спросить тебя то же самое. — Он отложил молот и оглядел ее с головы до ног. — Такая замухрышка. Ты что, принимала грязевые ванны?

— На себя посмотри. — Летиция машинально сомкнула пальцы на рукоятке кинжала. Он заметил этот жест и усмехнулся. — Я смотрю, ты совсем сбрендил.

— Да, — задумчиво произнес он, поглядев на металлических кукол, — может быть. Я рассчитываю, что сырая магия, которой здесь в избытке, рано или поздно войдет в одну из них.

Он был по-прежнему одержим колдовством — после всего, что случилось. Только сейчас госпожа ди Рейз заметила, что манекены были с изъянами: металл разъедала коррозия, прямо как ее меч, хотя здесь процесс шел намного медленней. Может быть, кузнец экспериментировал со сплавами и пытался создать нечто совершенное, не подвластное разрушению.

— У тебя есть вода или еда? — спросила Летиция.

— Еда? Я не понимаю. — Затем его лицо прояснилось: — Постой… так ты живая?

— А ты нет?

Кузнец запрокинул голову и расхохотался. В горле у него что-то булькнуло, и смех превратился в кашель. Вытерев рот передником, на котором осталась кровь, он сказал:

— Конечно, я мертв, Летиция ди Рейз. Каким еще я могу быть? Ты думала, меня отпустили? Богиня, я же самый отпетый негодяй, когда-либо живший на свете! Обо мне слагают легенды! — Его взгляд, которому положено было пленить женщин, немного смягчился. — У меня нет ничего съестного. Но я знаю, у кого есть.

— Неужели? — сощурилась Летиция.

Он подвел ее к окну.

— Пройди еще пару миль на восток. Там живет один парень, у него есть сад, а в саду найдутся спелые фрукты. Он такой же, как ты. — Кузнец словно невзначай коснулся ее локтя, и девушка вздрогнула. — Как насчет благодарности?

Летиция шагнула назад. Все равно, что он имел в виду.

— Нет, — твердо произнесла она.

Кузнец с минуту смотрел на нее. На его щеке алела уродливая рана.

— Что ж, я так и думал, — наконец сказал он, взял молот и вернулся к работе, как будто ничего не произошло. Госпоже ди Рейз претило его общество, она была только рада уйти. — Передай Ланну, что его подарок всегда со мной, и я буду по-прежнему рад встрече. — Кайн махнул ей на прощание, и лишь сейчас Летиция обратила внимание на одну деталь: он держал молот левой рукой. На ее памяти он не был левшой, но сейчас не мог иначе. Его правая рука представляла собой жалкое зрелище: на ней недоставало четырех пальцев, обрубленных под самый корень. — Если, конечно, — молот на миг завис в воздухе, — ты когда-то вернешься назад.

Эти пару миль она думала о многом: почему не всадила в него нож, почему не сровняла здание с землей и не растащила на части его драгоценных кукол. Он был мертв, обречен и несчастен, но было ли это достаточной платой за то, что он совершил? Прошли часы, прежде чем она поняла: тот, кто выбрал ему это наказание, отнюдь не был милосерден. Жажда, терзавшая экзалтора при жизни, жгла сильнее огня, была хуже адских мук и вечного заточения, и теперь она преследовала его в смерти. Каждый из нас — кузнец своего счастья, а Кайн днем и ночью ковал себе беду.

Он не обманул ее. На пригорке стояла