— Уже сейчас могут не опасаться этого?!

— В будущем, конечно. Впрочем, уже сейчас они знают о землянах абсолютно все, что желают знать, и надеются, что в скором будущем все мы, сущие на земле, искренне поверим в первородство внеземных цивилизаций, с нетерпением будем ожидать гостей из космоса, а потому встретим их не истребительными ракетами, а как и надлежит встречать братьев по Вселенной.

— То есть, по существу, философия и устав ордена, морально-этические взгляды его членов представляют собой зародыши новой религии — религии XXI века?

— В принципе это может быть истолковано и таким образом, — согласился Кодар. — Кстати, мы должны веровать. Но не в каких-то там мифических богов, а в космических братьев по разуму. Только такая вера приобретает хоть какой-то смысл. В конечном итоге основатели нашего ордена пришли к выводу, что все притчи о мессиях, пришествиях на землю богов, равно как и молитвы о вознесении на небо — и есть отголоски тех древних контактов землян с инопланетянами.

— Такая точка зрения существует, но… — обескураживающе развел руками Микейрос, — но она все еще остается не более чем точкой зрения.

— Это потому, что большая часть человечества не имеет возможности получать исчерпывающую информацию о былых и нынешних контактах. Даже те факты, которые кажутся неопровержимыми, утрачивают свою ценность из-за маниакального стремления газетчиков к сенсации, их профессиональной лживости, из-за всяческих конъюнктурных опровержений ведущих ученых.

«Мы без промедления пытаемся поставить под сомнение достоверность фактов… дискредитировать автора…» — вспомнились Микейросу слова доктора Оранди. — Так не из-за усердной ли старательности «Стражей Земли» в мире и поныне господствует такая информационная неопределенность во всем, что напоминает о контактах с гуманоидами?

— А вот что касается ваших плит, то они — неопровержимое доказательство того, что в свое время на Земле уже существовала высокоразвитая цивилизация. И, в конце концов, не так уж и важно: являются эти, как вы говорите, забытые письмена каменными визитками инопланетян или же их следует считать завещанием высокоразвитой земной цивилизации, научная элита которой успела переселиться на другую планету. А может, даже существует в космосе, на некоем гигантском корабле-планете.

— Корабль-планета? Такой вариант в голову мне почему-то не приходил. А ведь… все может быть.

— Так или иначе, мы, члены ордена космических братьев, кровно заинтересованы в существовании вашей коллекции, в научно-техническом прогрессе и в пропаганде идей космического братства. И мы никогда не прибегали к каким бы то ни было сомнительным акциям, наподобие тех, коими не брезгуют «Стражи земли». И лишь узнав, что они снарядили сюда группу, которая должна уничтожить ваши плиты, шантажировать лично вас и на фоне этих событий развернуть вербовку в свои ряды новых сторонников, — мы тоже вынуждены были предпринять кое-какие ответные меры.

Октябрь 1943 года. Германия.

Окрестности Падерборна, земля Северный Рейн-Вестфалия.

После совещания Гиммлер предложил Скорцени сесть в его лимузин и, устроившись рядом с ним на заднем сиденье, приказал водителю поднять за своей спиной пуленепробиваемое стекло. Теперь они могли говорить, не опасаясь, что водитель их услышит.

Какое-то время они ехали молча. Похоже было, что Гиммлер, не имевший достаточного опыта общения с «самым страшным человеком Европы», в самом деле, не знал, каким образом начать этот разговор, или же просто провоцировал его заговорить первым. Однако Скорцени прекрасно понимал, с какой целью рейхсфюрер СС пригласил его в машину: руководителю СС, по существу — второму человеку в государстве, нужны были правдивые сведения о том, что же на самом деле происходило во время встречи Гитлера с Посланником Шамбалы. Вот только, исходя из этики отношений, это свое любопытство он должен был удовлетворять в беседе с фюрером. И не он, Скорцени, виной тому, что отношения вождя СС с вождем нации в последнее время становились все более напряженными, что-то там у них не складывалось.

— Я понимаю, Скорцени, что фюрер потребовал от вас молчания, — наконец заговорил Гиммлер и, повернувшись к нему лицом, навел два свинцовых окуляра своих очков, словно два спаренных ствола.

— Потребовал, — жестко отрубил Скорцени, не желая делать ему снисхождения.

— Но если в самых общих чертах… Каково отношение гостя рейха и тех Высших Неизвестных, которые стоят за ним, к рейху и…

— В самых общих чертах высказать это невозможно. — Скорцени понимал, что ни пресекать этот разговор, ни лгать Гиммлеру не имеет смысла. Не исключено, что во время очередного перемирия фюрер сам разоткровенничается с вождем СС, и тогда уже Гиммлер не простит ему лжи. Не то чтобы Скорцени боялся Гиммлера, просто он давно решил для себя, что закаляться и добывать славу следует в борьбе с внешними врагами рейха, а не в кулуарной грызне с его высшими чиновниками.

— И все же, — более настойчиво поинтересовался рейхсфюрер СС, буквально наваливаясь на его правое плечо. — И можете не сомневаться, что все сказанное останется сугубо между нами.

— Вы ставите меня в очень сложное положение, господин рейхсфюрер.

— Понимаю. Но фюрер вел себя как-то странно.

— Фюрер — есть фюрер, — уклончиво ответил Скорцени. — Он неординарен, причем во всем.

— Я не об экстравагантности фюрера, я — о другом. Чутье подсказывает мне, что на самом деле встреча оказалась более сложной, нежели фюрер мог предположить.

«Он не отстанет, — понял Скорцени. — Дорога к Берлину станет дорогой пытки».

— Предчувствие вас не обмануло, рейхсфюрер.

— А в деталях? Хотя бы в самых общих выражениях.

— Если в самых общих, то ситуация сложная. Высшие Неизвестные — будем называть их так — уже не верят в нашу победу. И не позволят нам создать оружие возмездия до того, как русские и их союзники войдут в Берлин.

— А когда русские войдут, мы для кого будем создавать это оружие — для коммунистов?

— Для себя и своих потомков, но уже в Рейх-Атлантиде. О Германии времен Гитлера они говорят уже в прошедшем времени; интерес для них представляет только то, что мы успеем заложить и сотворить до конца войны в раю, открытом для нас подводными асами гросс-адмирала Деница.

— То есть Высшие Неизвестные уже не приемлют Гитлера как лидера европейской цивилизации… — наконец-то убрался Гиммлер с плеча Скорцени и даже отвел спаренные свинцовые стволы очков-велосипедиков.

— Можно предположить и такое объяснение того, что происходит между фюрером и неизвестными нам, но довольно властными господами.

— Они не согласны с методами его кровавого восшествия на европейский престол — вот в чем причина их охлаждения.

Он возомнил себя богом, а те, истинные, боги такого не прощают. Можете не отвечать, Скорцени. То, что вы имели право сказать, вы уже сказали, и я признателен вам за откровенность. Теперь говорить буду я. Уверен, что разочарование Гитлером как полководцем и лидером нации не привело к разочарованию идеей мирового господства арийцев. Вы не согласны, штурмбаннфюрер?