— Понятно, у волхвов свои таинства, — сказала Мотря.

— Это да…

Старая Мотря продолжала успокаивающе гладить ее. Она знала, в Яви много таинственного. Сельга по молодому задору этого не понимает, ей от избытка игривой силы кажется пока, что в Яви человеку доступно все. Но к некоторым тайнам лучше не прикасаться, чтоб не опалиться их охранным огнем, так-то…

Кутре казалось — все вокруг соскочило со своих мест и понеслось вскачь. Рыжий костер замелькал яркими пятнами, бледная луна, подныривая под тучи, заплясала в небе, круглые лица талов расплывчато сновали кругом, разевая от любопытства рты и блестя белками. Даже звуки: гомон, лай, крики, бубен шамана, сдержанный, тревожный шорох ночного леса — слышалось ему, тоже не стояли на месте, сплетались в один нескончаемый, кружащийся хоровод звуков.

Но отчетливее всего Кутря слышал громкое, хриплое дыхание своего противника, талагайского силача Яши. Отчетливо видел его широкоскулое коротконосое лицо с оскалом неровных коричневых зубов и узкими, как надрезы, темными глазами, блестящими от ярости и возбуждения. Его низкое, широкое, плотное тело, по пояс голое, лоснилось от пота и сочилось кровью из двух неглубоких ран на груди и на ребрах.

Свое собственное запаленное дыхание, горячие, быстрые удары сердца он тоже хорошо слышал. Крепок оказался талагайский силач. Неутомимо крутился вокруг столба, одной рукой придерживая длинный, шагов на десять, ремень, за который был привязан, а второй помахивая легким костяным топориком. Сильно, твердо топтали Сырую Мать его толстые, как бревна, короткие ноги, и не было в них усталости.

Кутря был привязан к тому же столбу на таком же ремне. Он и сам уже был ранен. Рваный шрам пропахал грудь, сорвал лоскут кожи и капал кровью на землю.

Дважды они сходились вплотную, хлестались на острых, как косы, топориках. Теперь дальше кружились, долго кружились, бесконечно долго… Эх, меч бы в руку или железный топор с его увесистой, надежной тяжестью — больше было бы проку… А с этой костью что сделаешь? Разве что обглодать ее…

Кутря, опытный в ратном деле, понял уже — в бою на топорах и ремнях важно не только видеть противника, стараясь зацепить его невесомой костью. За своим ремнем, одним концом привязанным к междоусобному столбу, а вторым — к поясу, тоже нужно следить, придерживая его свободной рукой. Главное — чтоб самому не намотаться на столб, не застыть возле него, как муха, влипающая с налета в смолу, не лишить себя свободы движений.

Но и Яши, опытный в таких поединках, хорошо знал про это. Умело, короткими перебежками влево-вправо, угрожал ему с разных сторон. Близко, под удар, впрочем, теперь тоже не приближался, талагаец тоже увидел, как быстро может рубиться князь поличей. Он — влево, Кутря — вправо, Кутря — влево, Яши справа забегает… И опять все сначала до бесконечности…

Талы, сгрудившиеся вокруг вместе с женщинами и собаками, жадно смотрели, разражались поощрительными криками на каждое движение бойцов. Радовались долгому и любопытному зрелищу. Князь больше не обращал на них внимания, да и Яши перестал откликаться на выкрики родичей, перестал бахвалиться и пугать противника гортанными звуками, как делал это вначале. Вправо — влево, вперед — назад, глаза в глаза…

Эх, меч бы в руку да щит в другую…

Долго кружатся, очень долго…

А что бы сделала Сельга на его месте, какой бы совет подала? Она, разумница, всегда все по-своему делает, и от этого у нее всегда получается неожиданно…

Эта шальная, быстрая мысль вдруг мелькнула краем крыла, пока глаза наблюдали за Яши, а ноги безостановочно месили землю.

Влево-вправо… По-прежнему капает на землю кровь, уходит вместе с ней сила-жива…

— Обмани его, конечно же, обмани! — Кутря словно вживую услышал ее грудной, чуть глуховатый голос. — Прикинься слабым, хороший мой! Сильные люди всегда охотно принимают на веру чужую слабость! Обмани…

Вправо-влево… А почему бы и нет?

Кутря вдруг запнулся на ходу, зашатался, упал на спину, выронил из ослабевших пальцев топорик.

Яши, взревев от радости, немедленно кинулся на него.

Еще ближе, еще… Князь совсем близко увидел перед собой его перекошенный криком рот и блестящие глаза, предвкушающие победу. Отчетливо разглядел занесенный над головой топорик, почувствовал жаркий и острый, звериный запах потного тела.

Пора! Не вставая, Кутря двумя ногами ударил его ниже пояса. Богатырь словно переломился пополам в собственном наскоке, теперь он покатился по земле, путаясь в своем ремне. Кутря моментально вскочил, кинулся вслед за ним, захлестнул ремнем, уж не разобрать чьим, его тугую, толстую шею, уперся коленом в мокрую, широкую спину, обеими руками сжимая удавку.

Яши с перехлестанным горлом даже не успел вскрикнуть. Только забился под ним, сильно, быстро, как отчаянно бьется вытащенная из воды крупная рыба. Чуть не скинул его с себя. Но Кутря цепко держал скользкую кожу ремня, натягивая ее все сильнее, чувствуя, как каменеют от усилия руки, как тугой ремень до крови прорезает кожу на пальцах…

Талагаец наконец перестал дергаться. Затих и обмяк. Терпко, густо запах свежим навозом.

Обделался богатырь перед смертью, понял князь. С тем, кого душат, это часто бывает.

Значит, все…

Кутря не сразу разжал свои сведенные усилием пальцы. Свалился с его неподвижного тела, отполз в сторону на четвереньках, тяжело перевалился на корточки. Сил, чтобы встать в полный рост, у него уже не осталось. Так и сидел, отдыхая…

Талагайцы, пораженные таким невиданным доселе боем, примолкли. Только смотрели на него во все глаза, цокали языками от удивления и крутили головами в меховых островерхих шапках.

Ай-яй-яй, Ягила! Значит, такая воля твоя — подарить победу пришлому князю… Кто может знать заранее волю богов?

Ратень, израненный в бою с талагайцами, поправился быстро.

Конечно, рассуждали родичи, саму красную горячку поборол, страшную напасть, от которой человек гниет изнутри и потом смердит заживо. После такого — чего бы ему не поправиться? Понятно, он — волхв! Они, волхвы, — сильные духом. Вот и одолел лихоманку с помощью богов и духов. Так, значит, суждено ему — не сейчас умереть…

Да и то правда, как будет род без волхва? Никак нельзя, если рассудить. Волхвы ведь не просто сиднем сидят на священном капище, не только разговаривают с богами, передавая им жертвы и пожелания. Главное, охраняют род от порчи и скверны, от черной и злой бестелесной нежити, что норовит наползти из Нави…

Какое-то время волхв еще провалялся на лежанке, но скоро переборол себя. Не обращая внимания на боль в ранах, начал вставать, потихоньку, налегая на клюшку огромным телом, выходил из избы, подолгу сидел на завалинке, щурясь на горячий лик Хорса.

Все было привычно вокруг. И одновременно странным казалось. Внимательными глазами он смотрел на разбросанные за частоколом села низкие избы, на кладку толстых бревен с проложенным между ними мхом для тепла, на крыши, густо крытые соломой поверх тесин, на сараи и загоны для скотины — и словно видел все это в первый раз. Здравствовался с проходившими мимо родичами, почтительно приветствующими волхва, и тоже как заново узнавал их. Словно прошло много времени с тех пор, как он свалился без памяти. Будто странствовал в далеких краях, а теперь вернулся и смотрит на все новыми, изменившимися глазами…