станции Уссури, где закрепились на естественных рубежах широкой и многоводной реки, имеющей высокий правый берег, позволяющий создать долговременные оборонительные сооружения».

Так и случилось. Красные крепко засели на правом берегу Уссури. Мало того, что они оборонялись, так еще командование Гродековским фронтом разработало план контрнаступления против белых и интервентов. Три крупных отряда должны были форсировать Уссури. Предполагалось, что Центральный отряд нанесет стремительные удары по центральной группе войск, два других отряда сделают глубокий обход и зайдут в тыл противника, чтобы окружить его и уничтожить.

Гаврил Шевченок настаивал:

– Я очень прошу вас послать меня на Колмыкова! Разбить его и уничтожить – это дело моей чести. Я должен ему отомстить за все.

– Мщение, товарищ Шевченок, чувство благородное, но в данный момент мы должны мстить не одному Колмыкову, а всем врагам революции, – спокойно убеждал горячего командира командующий фронтом Сакович[66]. – Ты в порыве мщения можешь бросить бойцов на смерть. А умирать за революцию надо тоже умело и с толком. Командир Урбанович со своей группой и отряд под командованием Шевчука в четыре тысячи бойцов при двенадцати орудиях выходят с левого фланга на Каульские высоты, Флегонтов идет в центре, вдоль железной дороги. Вы, Шевченок, с шестьюстами красногвардейцами при шести орудиях и с десятком пулеметов грузитесь на речные пароходы, проходите по речке Сунгач к озеру Ханка, там ведёте боевые действия в глубоком тылу противника. Знайте, что вашей опорой могут быть только крестьяне. Мы помочь не сможем. Высадка у села Камень-Рыболов.

Шевченок, недовольный, что ему не дали возможность скрестить сабли с Колмыковым, покинул совещание, чтобы готовить отряд к трудному походу.

– Ну чего, чего ты беленишься? – зарокотал басом Лагутин. – Какая нам разница, кого бить и где бить? Кончай разводить сусоли и готовь людей.

Отряд Шевченка, пройдя на пароходах по живописным местам речки Сунгач, вышел в Ханку.

Стояло теплое и сухое лето.

– Эх, какое стоит вёдро! Сейчас травы бы косить, а не воевать, – вздохнул Лагутин. – Люблю косить травы. Духмяный запах над тобой, шелест трав и острая коса. Как там наши бабы да старики управляются? От Устина нет вестей уже почитай год. Не сгинул бы побратим. Запутался он в этой коловерти.

– Это уж так, – согласился Козин, опираясь на поручни пароходика.

А озеро Ханка катило и катило свои мутные волны, дыбилось и горбилось, как море. Утлые пароходики ныряли по волнам. Качалось небо, метался горизонт. Все ждали, когда покажется берег.

Скоро и берег. Уже стали видны дымы, мирные, спокойные дымы. Отряд Шевченка высадился, сельчане радушно встретили красных, уж эти-то не будут пороть и вешать, как делал в этом краю бешеный полковник Орлов, прибывший в поддержку Особого казачьего отряда атамана Колмыкова.

Имелись сведения, что у Орлова бойцов было столько же, сколько и у Шевченка, лишь на два орудия больше. Но Лагутин предложил пушки перебрасывать с места на место и громить врага прямой наводкой.

Три дня металась батарея Лагутина по позициям, три дня крошили их снаряды наступающие цепи противника. Разбили все пушки Орлова, немало белых перебили шрапнелью. Налетали и громили противника конники Шевченка. В боях с красными Орлов потерял за сто человек, отступил. Но им на помощь шел с крупным отрядом конников полковник Враштиль[67].

Шевченок провел короткое совещание, где предложил снова садиться на пароходы и уходить на исходные позиции.

– Нам против Враштиля не устоять. Умирать надо тоже с толком и пользой, – повторил он слова Саковича. – Отступление – это еще не поражение. Мы на деле показали нашу силу, имеем поддержку со стороны народа. Пока достаточно.

А земля дрожала, гремели бои. Бежал из Антоновки от неожиданно напавших партизан в одном споднем атаман Колмыков. Были взяты Каульские высоты, побиты японцы, отогнаны к Спасску белые, однако командование понимало, что если скоро выступят в полном составе войска́ интервентов, то они разобьют красных.

Но пока воевали, пока работали.

Запаниковали было белые и интервенты, но с прибытием союзных войск ободрились.

Меньшевики и эсеры, шпионы типа Зосима Тарабанова вели, и небезуспешно, подрывную работу среди красных, порождали дезертирство.

В середине июля 1918-го находящийся в Маньчжурии адмирал Колчак начал создавать военную флотилию на Сунгари, сформировал в Харбине морскую роту, чтобы захватить сторожевой пост и населенные пункты в устье реки. Рота справилась с заданием и создала плацдарм для нападения на город Хабаровск.

Все, кто мог, работали против советской власти. Эсеры и меньшевики вопили о передышке в классовой борьбе. Но под их же руководством Зосим Тарабанов успешно провел съезд в Имано-Бикинской волости, где казаки и кулаки требовали ликвидировать советскую власть и всё передать в руки земства. Здесь же Зосим создал казачий отряд в триста пятьдесят сабель и ринулся уничтожать советских работников, гулять по тылам красных. Пусть этот мятеж и был быстро ликвидирован, однако он нанёс большой вред делу революции, породил неверие в силу красных, даже панику среди советских работников.

Пока красные еще наступали и били белых и интервентов, но в конце июля – августе интервенция на Дальнем Востоке усилилась, Владивосток и его окрестности были «взяты под охрану» союзными державами.

2 августа 1918 года японское правительство издало декларацию, в которой указывало, что оно, «движимое чувством искренней дружбы к русскому народу» и «стремясь к согласованию своих действий с желаниями американского правительства, а также союзников, решило приступить незамедлительно к выделению соответствующих сил для предположенной цели» и выслать некоторое количество войск во Владивосток.

США просили японское правительство немедленно выслать свои войска в Сибирь.

8 августа и английское правительство выпустило декларацию, где говорилось: «…Мы приходим как друзья к вам на помощь… мы не имеем намерений навязывать России какой-либо политический строй…»

30 августа подобную декларацию выпустило китайское правительство. 19 сентября – французское, 5 октября – итальянское. Все, как один, клялись в любви к русскому народу, тем самым объясняли посылку своих войск в Советскую Россию.

И пошла на Россию чужая рать. Тридцать тысяч японцев, шесть тысяч канадцев, одна тысяча англичан, одна тысяча французов. Встречали их почетным караулом, устроили парад по случаю прибытия генерала Жанена. Владивостокский городской голова Агарев произнес речь:

– Союзница послала на нашу территорию одного из лучших своих воинов ещё в то время, когда исход великого состязания не был предрешен. Добро пожаловать, генерал!

Вслед за Жаненом прибыл японский генерал Отани, который по решению Верховного военного Совета Антанты принял на себя общее руководство союзными экспедиционными войсками, а также руководство боевыми операциями войск на Уссурийском фронте. Этому генералу тоже устроили парад. Парад союзных и белогвардейских