— Обретя Амулет, — тихо и мягко сказал Чонотакс, — я получу возможность распоряжаться чужими жизнями… Твой муж, Алана, благородный Ретанаар Рекотарс… он будет жить долго и счастливо — ПОНИМАЕШЬ?!

Эгерт Солль потянулся было к дочери, будто желая утешить. Встретился со мной взглядом и отступил.

— Господин Солль, — голос Черно вдруг сделался смертельно усталым, — сколько раз, оставаясь наедине с собой, вы грозили Небу кулаками? Сколько раз проклинали судьбу за несчастье, постигшее вашу семью и госпожу Торию? Разве она, дочь декана Луаяна, заслужила своё безумие?!

Серые глаза Солля сделались сизыми. Казалось, что спустя мгновение из чёрных зрачков ударит молния.

— Всё вернётся, — сказал Черно мягче. — Вы получите её назад… Она вас УЗНАЕТ. Всё вернётся, ПОНИМАЕТЕ?!

Солль всё ещё смотрел — всё ещё яростно, но уже незряче. За короткое время нашего знакомства я видел его в разных переделках, но такого лица не видел ни разу, не припомню, чтобы у кого-то из людей было такое лицо…

— Я не лгу, — проронил Чонотакс, и никому не пришло в голову усомниться.

Потому что это была правда.

— А ты… — Черно обернулся к Танталь и вроде бы смутился на минуту, во всяком случае, глаза на старческом лице поблекли. — Видишь ли…

И зависла пауза, длинная-длинная, и белое ухо Танталь постепенно сделалось алым. Я не видел её лица, зато видел физиономию Черно, и старческий рот изогнулся уголками вниз.

— Ты… получишь… возможность выбрать. Ты снимешь с себя груз давней клятвы… Ты встретишься с НИМ лицом к лицу — и сама решишь, дороже тебе ОН или…

— Молчи.

И некоторое время мы, все пятеро, выполняли просьбу-приказ бывшей комедиантки Танталь. Молчали. И, кажется, там, в комнате, за закрытой дверью, тихонько поскрипывало кресло.

— Ты совершаешь ошибку, маг, — глухо сказал Эгерт Солль. — Ту же, что и Безумный Лаш. Ту же, что и наследник его Фагирра… Ты НАПРАСНО рвёшься туда. Там больше нет Двери, никто не стоит на пороге…

— Правда?

Дряхлый старикашка, полгода назад бывший моим ровесником. Вот теперь он улыбнулся, если, конечно, это выражение лица можно было назвать…

Все мы, четверо, сделали шаг назад.

ОНО смотрело из его зрачков. Не таясь и не прячась, с любопытством, по-хозяйски. Чёрная пустыня без дна, миллионы глаз — шляпки гвоздей, поддерживающих вселенский бархатный занавес…

Если нам и померещилось, то померещилось всем одно и то же. Секунду спустя перед нами стоял всё тот же согбенный и лысый старик, но никто из нас не мог выдавить слова.

Там, за закрытой дверью, госпожа Тория ждала свою судьбу… нет, не ждала. Она ни о чём не думала и ничего не страшилась, она была ПРИГОТОВЛЕНА для судьбы, безучастная, как вещь…

Мой слух обострился.

Я слышал, как внизу, у основания лестницы, ворочается, приходя в себя, окровавленная служанка Дюла.

Как ветер перебирает бумаги на чьём-то столе… Как остывают, потрескивая, угольки на кухне…

Чонотакс Оро печально усмехнулся:

— Ретано… Танталь, Алана и вы, полковник. Всё идёт как надо… Сейчас вы благословите меня на этот шаг. И тогда я войду, и… всё будет хорошо. Да?

Он провёл взглядом по нашим лицам. И даже полковник Солль не выдержал — потупился.

— Слишком много чести, — выговорил я с неподобающе тонким смешком. — Столь грандиозная… и благословение таких мелких тварей, как мы?..

Черно приподнял уголки своей страшной маски:

— Ах, Ретано… Не в пропорциях дело. Ничто в мире не бывает случайно… Можете ничего не говорить. Просто поверьте мне…

— И что будет? — еле слышно спросила Алана.

— Будет лучше, чем теперь, — отозвался Черно без тени улыбки. — Вы пришли остановить меня… Благословите меня. Молча.

Рука Аланы соскользнула с моего плеча. А секунду спустя я увидел её округлившиеся, залитые чёрными зрачками глаза.

— Ретано…

Её трясло. Ничего удивительного — меня трясёт тоже. Весь мир, похоже, сейчас лихорадит…

Как она изменилась. Какая переменчивая — некрасивый подросток, испуганная невеста, прекрасная насмешливая женщина, знающая о любви — всё… И снова отчаянная девчонка, так похожая на собственного отца…

— Ретано… Он прав! Пусть будет его новый мир… Если в нём найдётся место для тебя. Для нас с тобой… Я не хочу, чтобы ты умирал, зачем мне этот старый, распрекрасный… чего он стоит? Ради чего защищать его, если в нём возможно… Он же сволочной, гадкий, всеми проклятый мир, нет человека, который хоть раз в жизни не проклинал его… хочу… пусть будет по-новому, но… чтобы ты жил!..

Ноги её подогнулись. Алана упала на колени — не то передо мной, не то перед Чонотаксом Оро.

— Алана!..

Танталь схватила её за плечи; Алана лихорадочно обернулась к названой сестре:

— А ты?! Сколько раз ты говорила про Луара — лучше бы он открыл! Лучше бы он вернулся, хоть каким-нибудь… А ты, отец?!

Эгерт Солль молчал.

— Ретано! — Алана схватила меня за руки. — Ну ТЕБЕ-то что терять?! Если мама будет жить, опять будет с нами… как раньше… мы всё вернём, Ретано, у нас ведь не приют для сумасшедших, у нас была настоящая, хорошая семья…

— Не смей так говорить, — сказал Эгерт Солль безо всякого выражения. — Молчи.

— Девочка права. — Чонотакс смотрел в сторону. — Привратники оправдывали свою слабость… человеколюбием. Им нравился… вернее, они думали, что им нравится их мир. Но… вы ведь не хотите видеть свою дочь вдовой? Свою жену — безумной?

Солль молчал.

— Танталь… — Чонотакс опустил плечи ещё ниже, хотя, казалось бы, это было уже невозможно. — Скажи им.

— Что? — безучастно отозвалась бывшая комедиантка.

— О чём мы говорили там, в лесу… Скажи.

Танталь набрала воздуха, и вправду собираясь что-то сказать, но не произнесла ни звука.

Молчание. Слишком затянувшееся молчание.

Солль отводит глаза. Что для него Тория? Мир. Потерянный безвозвратно. Что для него мир?..

Танталь смотрит вниз. Да, за кем другим она могла бы пойти, кто встал бы для неё вровень с её драгоценным Луаром… Но шла бы до конца — нет, остановилась, повернула вспять, сделала человека несчастным…

Я хотел усмехнуться — получилась гримаса.

Алана стоит на коленях. Терзает мои руки — и ждёт…

Чего?

…Падают вниз последние песчинки. Проворачивается деревянный календарик…

Они молчат.

— Встань, — сказал я негромко, но она послушалась сразу же. Вероятно, было в моём голосе нечто, внушающее мысль о повиновении.