на меня. Я мысленно возвращаюсь к тому телевизионному шоу.

— Я была на работе, в «Макдоналдсе». Потом все расплывается.

Андополис самодовольно ухмыляется. Правильный ответ. Он кладет папку на стол между нами и открывает ее. Внутри разложены снимки, похоже, фотографии персонала — пять разных людей по пояс, все улыбаются и одеты в униформу «Макдоналдса».

— Ты помнишь этих людей? — спрашивает он.

— Да, — отвечаю я. — Конечно. Но… вы знаете. Прошло много времени. — Мое сердце колотится, футболка врезается под мышками, я потею. Это похоже на тест.

— Ты помнишь ее? — Он указывает на молодую девушку. Она очень симпатичная, даже в этой уродливой униформе. Светлые волосы собраны в хвост, глаза сияют. Я понимаю, что знаю ее; она была почти на всех фотографиях в комнате Ребекки.

— Она была моей лучшей подругой, — говорю я и вспоминаю слова отца. — Лиззи.

— А другие? — спрашивает Малик. Значит, тут я тоже попала.

— Я помню Лиззи. Остальные… Я помню их всех… — Стараюсь выглядеть расстроенной. — Ненавижу, когда в голове туман.

— Ничего страшного, Бек. Мы не будем торопиться. — Голос Андополиса звучит утешающе. — Эти люди последними видели тебя перед исчезновением. Вот Эллен Парк. Она была твоим менеджером.

На вид ей двадцать пять или около того, во взгляде преждевременная тревога.

— Это Лукас Маскони. — Он тычет в красавчика лет двадцати.

— И Мэтью Ланг. Он был поваром. — Здоровенный мускулистый парень с кучей серебряных сережек в ухе. — Ты помнишь его?

— Немного, — говорю я.

— Что-нибудь конкретное? — напирает Малик. Должно быть, этот Мэтью был под подозрением. Полиция наверняка выбрала его из-за сомнительной внешности.

— Нет, — отвечаю я слишком резко.

Я смотрю вниз на свои ладони и заставляю себя дышать глубоко и ровно. Нужно что-то сделать; я и так уже вышла из образа. Я могу быть только жертвой и никем другим, даже на мгновение.

— Так когда вы сдались и прекратили поиски? — снова спрашиваю я.

Андополис поднимает на меня глаза, по его лицу скользит мрачная тень.

— Мы не сдались. Просто расследование заглохло, — продолжает он, отводя взгляд, и я догадываюсь, что он чувствует: вину. — Мы проработали все версии. Ты понимаешь?

— Да.

Снова чувство вины, хотя он и пытается это скрыть.

— Давайте постараемся сконцентрироваться на том дне, — предлагает Малик. — Мы говорили о твоей последней смене в «Макдоналдсе».

Нужно избавиться от Малика. Я вижу, что он хороший следователь, но, похоже, без особого личного отношения. Он просто воспринимает это дело как свою работу, а я ее важная составляющая. Но это все.

— Вообще-то я не откажусь от чашки чая. Если можно, — спокойно говорю я, глядя на Малика.

— О’кей, — отвечает он. — Одну минуту.

Как только за ним захлопывается дверь, я наклоняюсь вперед.

— Он мне не нравится! — в панике шепчу я.

— Почему? — удивляется Андополис.

— Он пугает меня. Я чувствую себя неуютно, когда он здесь. Можно, чтобы остались только вы?

Грудь Андополиса раздувается. Идиот. Он тоже недолюбливает Малика; возможно даже, не хотел делиться своим делом с каким-то молодым карьеристом.

— Вам я доверяю, — добавляю я. — Пожалуйста.

— Посмотрим, что я могу сделать.

Он поднимается с дивана и выходит из комнаты. Мне очень любопытно, какой разговор они сейчас ведут по ту сторону зеркала. Я запрещаю себе смотреть туда.

Через несколько минут Андополис возвращается с чашкой чая и едва уловимой торжествующей улыбкой в уголках губ.

— О’кей, Бек, с этого момента буду только я.

— Спасибо! — восклицаю я.

— Все в порядке. — Он ставит чай на маленький столик рядом со мной. — Если ты вдруг расстроишься или почувствуешь себя неуютно, скажи мне. Я постараюсь сделать все, чтобы это исправить. Договорились?

— Договорились, — отвечаю я и невинно смотрю на него. Он думает, мы на одной стороне.

— Отлично. Теперь, когда ты готова, нам действительно очень нужно поговорить о той ночи. Ночи, когда тебя похитили. Любая деталь, которую ты вспомнишь, поможет найти того, кто это сделал.

Он обращается со мной, как с хрупким ребенком, того-то мне и нужно.

— Я кое-что помню, — говорю я.

— Что? — спрашивает он.

Я смотрю перед собой и считаю в уме до десяти, пока комната не погружается в вязкую тягостную тишину.

— Мне было холодно и страшно, — произношу я, досчитав до десяти. — Все вокруг было черным.

Я говорю медленно, усиливая напряжение.

— Помню звук сирен. Они все ближе и ближе. Я думала, что спасена. Но они проезжают мимо. Становятся тише. Я поняла, что это не ко мне.

Я поднимаю глаза — его лицо искажено виной и стыдом. Он попался.

— Я устала. И хочу к родителям.

Когда отец везет нас домой, меня ужасно клонит в сон на заднем сиденье. Я действительно очень устала.

— Вы не против, если я вздремну, пока они не приехали? — спрашиваю я. Имена братьев уже вылетели из головы.

— Конечно. Ты наверняка без сил.

Лежа на простынях Ребекки, я задумываюсь, меняли ли их вообще. Или это то же самое постельное белье, на котором она лежала одиннадцать лет назад, тем утром, когда вышла из дома и больше не вернулась. Наверняка поменяли.

Вскоре я слышу стук входной двери и два мужских голоса. Должно быть, это ее братья. Они ожидают, что я спущусь и поздороваюсь с ними, но даже мысль о том, чтобы снова подняться, кажется мне невозможной. Моя рука пульсирует. Повязка затянута слишком туго. Я решаю, что встану через минуту. Пусть мама посвятит их во все детали, о потере памяти и руке.

Переворачиваясь на другой бок, я вдруг понимаю, что мне плевать, меняли постельное белье Ребекки или нет. Простыни теплые и шелковисто-мягкие на ощупь. Иметь собственную кровать в больнице было хорошо, но сейчас просто фантастика. Новое ощущение безопасности и комфорта делает прошедшую неделю какой-то нереальной, словно это был ночной кошмар.

Когда я просыпаюсь, уже смеркается. Я даже не помню, как заснула. С трудом вылезаю из постели, во рту отвратительный привкус, расчесываю волосы пальцами и открываю дверь спальни. Рано или поздно мне придется встретиться с ними, и чем дольше я это оттягиваю, тем сложнее будет. Спускаясь по лестнице, я замечаю, что в доме необычно тихо, но повсюду включен свет. Сначала я даже думаю, что они куда-то вышли, но вряд ли меня оставили одну вот так сразу.

Я различаю какое-то движение справа от меня. Поворачиваюсь в ту сторону, и передо мной открывается кухня. Вот они где. Мама, отец и два брата сидят за круглым кухонным столом. Перед каждым стоит грязная тарелка. Видимо, они только что поужинали. Они не разговаривают и даже не смотрят друг на друга.