Тайка потеряла покой. Каждое утро она с тревогой вглядывалась в Карабаша: не начинает ли он беситься. Она с опаской прислушивалась к его лаю, приглядывалась ко всем его движениям: нет ли каких перемен?

Но дни проходили. Раны Карабаша зажили, а перемен в нем никаких не замечалось: пес был по-прежнему ласков и весел.

Прошла неделя, другая, – и Тайка совсем успокоилась. Другие заботы одолели ее.

Осень уже давала себя знать: начались дожди и холодные ветра. В степи стало плохо жить. К тому же ягод становилось все меньше, и Тайке с трудом удавалось набрать их в день по корзиночке. Тайка старалась теперь продавать ягоды подороже, чтобы хватало денег на еду. Она стала даже ходить на главные улицы, где жил народ побогаче, хотя на этих улицах чаще встречались милиционеры.

Раз она шла по совсем не знакомой ей улице и кричала, как всегда:

– Ежевики спелой, ежевики!

Впереди в двухэтажном каменном доме распахнулось окно. Из него выглянула молодая женщина в белой косынке и крикнула Тайке:

– Зайди в ворота, девочка! Сейчас выйду.

Ворота оказались отперты. Тайка вошла в них и увидела во дворе целую толпу ребят. Все они были одинаково одеты и все стриженые – мальчики и девочки.

Ребята гонялись друг за другом, кричали и хохотали. Тайка решила, что это школа.

Две девочки подбежали к ней, принялись ее расспрашивать, перебивая друг друга:

– Ты откуда? К нам? Ягоды принесла? Дай мне ягодку? А играть с нами будешь? В пятнашки?

В тех домах, где Тайке приходилось до сих пор продавать ягоды, дети никогда не звали ее поиграть с ними. Ей сразу понравились эти девочки. Но она не решалась пойти побегать с ними и ответила:

– Куды тут с вами хороводиться! Вишь, ягоду принесла. Тетка велела.

– В белом платке? – заинтересовались девочки. – Это тетя Гера. Учительница наша. Она добрая! Ты поставь корзинку: она ничего не скажет.

– Поставишь! – отрезала Тайка. – Мальчишки враз стырят.

Девочки обиделись:

– Наши мальчики не воры, у нас все честные, даже которые прежде воровали.

Вышла учительница.

– Ну, сколько за все? – спросила она, улыбаясь. – Видишь, сколько нас? Нам много надо.

Только было Тайка открыла рот ответить ей, как увидала в воротах такое, что от страху у ней и язык отнялся.

Постукивая клюкой, шла во двор бабка Секлетея, а за ней шагал милиционер с большим револьвером.

– Стой! – скомандовал милиционер бабке и обратился к учительнице: – Бумажку вам закинуть, потом чтоб не вертаться.

Передал белый конверт, кивнул на бабку и добавил:

– Колдунью вот веду. Людей морочит: бесов наговорами изгоняет, докторам верить не велит.

Тайка опомнилась только, когда милиционер и старуха исчезли за воротами. Ребята обступили учительницу, пристали с расспросами. Молодая женщина объяснила им, что старуха пугает народ бесами, которых и на свете-то нет, берет с больных деньги, а лечить не лечит. Рассказала, что бешенство – это болезнь, и как зараза передается в слюне больного, попавшей в кровь здорового, и как научились доктора лечить людей от бешенства, делая им прививки.

Тайка слушала, раскрыв рот. Учительница говорила просто и спокойно, Тайка верила каждому ее слову. И страх ее перед нечистой силой как-то сам собой исчезал.

Потом учительница уплатила ей деньги и наказала заходить с ягодами почаще, хоть каждый день.

Тайка долго еще оставалась на дворе и смотрела на игры ребят.

В этот день, забравшись в свою песчаную нору, Тайка горько всплакнула: холодно и бесприютно показалось ей в степи одной среди собак.

Тайка заскучала по людям. То и дело ей вспоминался двор, полный веселых ребят, и приветливая их учительница. Голод уж не казался ей таким страшным.

Еще два раза носила она ягоды учительнице и успела подружиться с девочками. Она не говорила им, где живет, рассказала только, что дома у нее есть громадный лохматый волкодав и маленький щенок. Девочки ей завидовали, просили привести щенка; Тайка важно им отказывала, говорила: «Нельзя, тут у вас в городе его убьют». Учительница была с ней ласкова и расспрашивала про ее житье. Но Тайка отмалчивалась.

На Карабаша она мало теперь обращала внимания и очень удивилась, когда однажды утром он не пошел провожать ее в город.

Она вылезла из оврага и долго звала его, но он не откликался. Только случайно обернувшись, заметила кончик его морды, торчащей из норы.

– Ору, ору, а ты вон где! – рассердилась Тайка. – Вылазь!

Карабаш неохотно вылез. Он смотрел на Тайку.

Его остекляневшие глаза неподвижно уставились в одну какую-то точку. Хвост висел тяжелым поленом.

– Что с тобой? – испугалась Тайка.

Пес даже не взглянул на нее.

Тайка побежала в город одна. Весь день ее мучила тревога. Вечером друг не встретил ее в кустах у моста.

Долго не могла она заснуть в ту ночь. Ее одолел страх. Лежа в своей норе с открытыми глазами, она смотрела, как над кустами поднималась полная луна. Ни звука не доносилось из степи. Взрослые собаки все куда-то разбежались – должно быть, в город; щенки спали. Только Карабаш по временам ворочался и глухо ворчал у себя в норе.

Тайкины глаза стеши уже слипаться, когда она вдруг почувствовала, что кто-то крадется по дну оврага. Она осторожно взглянула.

Это был Карабаш.

Он не дошел до ее норы, остановился, насторожил уши, беспокойно оглядываясь. Потом сделал еще несколько шагов, повернул голову – и уставился прямо в глаза Тайке.

У Тайки захолонуло в груди. Стеклянные глаза волкодава смотрели сквозь нее. Они не видели. В них не было никакого выражения, они словно онемели.

Губы Карабаша медленно раздвигались, обнажая страшные волчьи зубы. Уши прижимались назад. Все тело пригнулось к земле, собралось, сжалось в ком.

Тайка прижалась к стене и с ужасом ждала прыжка.

Карабаш шагнул. Одна из передних ног его ступила на длинный сучок. Сучок взвился в воздух. Пес на лету перехватил его, переломил, кинулся на обломки, в щепки искрошил их зубами. На него напал припадок неистовой ярости. Ему подвернулся Тайкин выпавший из норы башмак – пес и его разорвал в мелкие клочья, и все это молча, не издавая ни звука.

И когда ничего уже не оставалось перед ним на песке, Карабаш впился зубами себе в ногу у самого плеча, рванул свое мясо, пошатнулся и рухнул на землю.

С минуту он лежал неподвижно, тяжело и часто дыша. Снова поднялся, уставился на Тайку слепым, мутным взглядом, стоял, весь одеревянев.

Наконец повернулся и побежал по дну оврага.