мере его воодушевления самый слог его становится постепенно живее и энергичнее, и наконец похвала его псалмам принимает восторженно-поэтический тон. «Псалом — тишина душ, раздаятель мира; он утишает мятежные и волнующиеся помыслы; он смягчает раздражительность души и уцеломудривает невоздержность. Псалом — посредник дружбы, единение между далекими, примирение враждующих. Ибо кто может еще почитать врагом того, с кем возносил единый глас к Богу? Посему псалмопение доставляет нам одно из величайших благ — любовь, изобретя совокупное пение вместо узла к единению и сводя людей в один согласный лик. Псалом — убежище от демонов, вступление под защиту Ангелов, оружие в ночных страхованиях, упокоение от дневных трудов, безопасность для младенцев, украшение в цветущем возрасте, утешение старцам, самое приличное убранство для жен. Псалом населяет пустыни, уцеломудривает торжища. Для новопоступающих — это начатки учения, для преуспевающих — приращение ведения, для совершенных — утверждение; это глас Церкви. Он делает празднества светлыми, он производит печаль яже по Бозе (2 Кор. 7:10). Ибо псалом и из каменного сердца вынуждает слезы. Псалом — занятие Ангелов, небесное сожительство, духовный фимиам. Это — мудрое изобретение учителя, устроившего, чтобы мы пели и вместе учились полезному. От сего и уроки легче напечатлеваются в душах. Ибо выучиваемое с принуждением не остается в нас надолго, а что принято с удовольствием и приятностью, то в душах укореняется тверже».[861] Последними словами св. Василий Великий указывает на образ употребления псалмов в древней Церкви при богослужении. В настоящее время они обыкновенно при богослужении читаются, поются же в весьма редких случаях. В древней же Церкви наоборот: там они обыкновенно пелись, и пелись совокупным голосом всех присутствующих при богослужении. Такое совокупное пение, с одной стороны, располагало сердца верующих к высокой религиозной настроенности и молитвенному воодушевлению, с другой — сильно способствовало к легчайшему напечатлению самых слов псалма в душах верующих. Святой отец видит в этом премудрое устроение Духа, сочетавшего в одном акте полезное и спасительное с приятным. «Дух Святой знал, — говорит он, — что трудно вести род человеческий к добродетели и что, по склонности к удовольствию, мы нерадим о правом пути. Итак, что же делает? К учениям примешивает приятность сладкопения, чтобы вместе с усладительным и благозвучным для слуха принимали мы неприметным образом и то, что есть полезного в слове. Так и мудрые врачи, давая пить горькое врачевство имеющим от него отвращение, нередко обмазывают чашу медом. На сей-то конец изобретены для нас сии стройные песнопения псалмов, чтобы и дети возрастом или вообще не возмужавшие нравами по-видимому только пели их, а в действительности обучали свои души. Едва ли кто из простолюдинов, особливо нерадивых, пойдет отсюда, удобно удержав в памяти апостольскую и пророческую заповедь, а стихи из псалмов и в домах поют, и на торжищах возглашают. И если бы кто, как зверь, рассвирепел от гнева, как скоро усладится слух его псалмом — пойдет прочь, немедленно укротив в себе свирепость души сладкопением».[862]

Беседы на псалмы отличаются такою же безыскусственностью внешнего построения, как и Беседы на Шестоднев. Св. Василий внимательно рассматривает в них не только каждое предложение, но и всякое отдельное слово объясняемого псалма. В этом случае им руководило, конечно, весьма понятное в ревностном пастыре-проповеднике стремление ясно, понятно и отчетливо изложить своим слушателям смысл объясняемого места Писания, чтобы не могли уже после этого зародиться в душах их какие-либо недоумения или недоразумения. Это же заботливое попечение о благе своих слушателей, предносившемся всегда пред его глазами, заставляет нашего проповедника везде, где есть к тому возможность, выводить из объясненного места псалма нравственно-руководительные принципы для жизни. Направляя свою жизнь и деятельность по этим принципам, его пасомые могли достигнуть главной цели земной жизни человека — вечного спасения и единения с Богом. К этому-то и стремился св. Василий Великий всей своей проповеднической деятельностью, и это есть конечная цель пастырского учительства, завещанная Самим Спасителем, Который молился Отцу Небесному пред Своим страданием так: Отче святый, не о сих [апостолах] молю токмо, но и о верующих словес их ради в Мя: да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин. 17:20, 11).

Указанные приемы св. Василия Великого сами по себе дают нам ясное и точное представление о внешней форме и внутреннем характере Бесед его на псалмы. По внешней своей форме они, как и Беседы на Шестоднев, имеют истинный характер гомилии. Исключение составляет только Беседа на окончание четырнадцатого псалма, которая по внешнему своему составу и логическому построению должна быть отнесена к разряду слов и скорее может быть озаглавлена так: «Слово на ростовщиков». Слово это относят обыкновенно к числу самых лучших и образцовых, сильных и энергичных Слов св. Василия Великого.

По внутреннему своему свойству Беседы на псалмы также напоминают собою Беседы на Шестоднев. В них также нравственно-назидательная цель занимает видное место, хотя, впрочем, в значительно меньшей мере, чем в Беседах на Шестоднев. Это зависит, конечно, от самого свойства и характера псалмов, которые своим содержанием невольно увлекают иногда истолкователя их к созерцанию высочайших истин христианской догматики, при чем, конечно, нравственный элемент если и может иметь место, то место второстепенное: он необходимо является в этом случае как вывод из данного догматического учения и потому принимает в беседе характер применения или приложения. Эти нравственные применения в изъяснительных Беседах св. Василия Великого следуют обыкновенно непосредственно за толкованием того или другого стиха, предложения или слова Священного Писания в том случае, если эти последние имеют догматико-теоретический характер; такова, например, «Беседа псалом на сорок четвертый». Если же изъясняемые слова Писания сами в себе имеют нравственный смысл и содержание, в таком случае самое толкование их уже имеет нравственно-назидательное значение, и потому особые нравственные приложения являются при них уже излишними. Таковы Беседы на псалмы первый, тридцать третий, пятьдесят девятый и другие. Сюда же может быть отнесена и Беседа на окончание четырнадцатого псалма. В качестве образца подобного толкования, в самом себе заключающего нравственный урок, приведем изъяснение тринадцатого стиха из пятьдесят девятого псалма. Стих этот читается так: даждь нам помощь от скорби. Объяснение его следующее: «Будем искать помощи не в крепости, не в благосостоянии плоти; пожелаем заступления не от кого-либо из почитаемых знатными у людей. Не множеством денег, не превосходством силы, не высотою славы приобретается победа, напротив того, из преизбытка скорби Господь подает помощь взыскующим Его… Скорбь возводит к непостыдному упованию (Рим. 5:3). Болен ли ты?