20 декабря. «El Toro».

Идем уже с большим опозданием. О милый Парагвай! Он всегда верен себе. В Antequera простояли с 1 ч. до 8 ч. утра, ожидая прибытия из San Pedro пополнения в 130 человек. Попадем в Consepcion не раньше чем в 7–8 ч. вечера. То же веселье, то же «ура», музыка и такое же анафемское пекло.

К 7 ч. вечера показался Consepcion. Издали уже была видна на пристани огромная толпа народа. Наши хирурги приоделись, а главное, вооружились. У каждого на поясе – огромный револьвер; самый пояс утыкан патронами; все в крагах или в высоких сапогах; всем своим видом они сильно напоминали блаженной памяти наших земгусаров. В 8-м часу отшвартовались. В толпе встречающих много кадет, видны офицеры училища. Тщетно высматривал Н.Ф. Эрна и в толпе его не видел. Сойдя на берег, сразу был встречен моими питомцами 1-го курса, которые взялись проводить меня в офицерский дом, где живут офицеры училища и где я мог найти Николая Францовича. Прошли через весь город по его главной улице. Большое оживление, всюду много военных. Где-то гремит музыка. Встречающиеся знакомые офицеры сердечно приветствуют.

Н.Ф. не застал. Остался ожидать его в офицерском доме, куда он вскоре и явился, предупрежденный о моем приезде видевшими меня офицерами. Не зная времени отхода моего парохода и боясь опоздать, т. к. офицерский дом был очень далеко от пристани, решили поужинать в городе. Всюду все полно. С трудом получили ужин в «Hotel Victoria» (громкое название) и вернулись на пристань, где долго сидели на скамейке, пока разгружался пароход. Отвалили около 1 ч. ночи. Пошли в Riacho Negro разгружать салазскинский сарай. Не ложился спать до конца разгрузки, чтобы быть полезным в случае нужды Салазкину, плохо говорящему по-испански.

21 декабря.

Кончили разгрузку в 5-м часу утра, когда уже светало. Пошли на север. Проспали до 11-ти. Публики поубавилось. Остались только «хирурги». Сидя на баке, слышал, как в кают-компании наш комендант, собрав «земгусаров», читал им лекцию о дисциплине и заявил, что по морскому регламенту я, как старший в чине, являюсь здесь главою всех и все обязаны мне подчиняться не за страх, а за совесть. Затем он сообщил обо мне краткие биографические сведения, которые, к сожалению, мне не удалось дослушать. Я узнал лишь что я «Capitán de Corveta» и был секретарем русского адмирала. Тут мне помешал слышать дальше мой вестовой, который подошел ко мне спросить, не нужно ли мне чего-нибудь. Вскоре подошел сам комендант, пригласив меня спуститься в кают-компанию к обеду и предложив занять председательское место, от каковой чести я любезно отказался, сказав, что я только что встал и обедать мне не хочется.

Наш пароход уже не носит названия «El Toro», изменив его на «Capitán Figari» – фамилия офицера, убитого при контратаке на форт «Mariscal López».

6 ч. вечера. Puerto Pinasco. Все население Puerto – на берегу. Видны характерные фигуры сев[ерных] американцев и несколько дам европейского облика. Полное повторение церемониала: «campamento»[148] ура, часовые у сходень и т. п. На стеньге нашего парохода – флаг Красного Креста. В Pinasco сошла часть наших «хирургов». Взаимным овациям между сошедшими и остающимися не было конца. Приняли с берега человек 150 резервистов. Впервые заметил в эти дни ревущих баб. Около 7 ч. вечера отошли с пением гимна. Картина на фоне вечерней зари была очень красивая и, при некоторой чувствительности нервов, даже волнующая. Наш командир уверял меня, что он видел на берегу плакавших янки… Se non e vero[149]…

Что и говорить! Подъема – хоть отбавляй! Надолго ли? Я-то слишком хорошо знаю цену этим настроениям толпы. Цена им – ломаный грош. Один хороший отход на фронте, цена хлеба 10 песо вместо 8-ми, и уже уныние, а то и паника. Комендант, незаметно, после каждой манифестации, спрашивал меня: «Ну как?» И я неизменно отвечаю: «Великолепно, очень хорошо!..» Принимая похвалу на свой счет, он всякий раз скромно заявляет: «Я что, я только исполняю свой долг!..»

Чудная, лунная светлая ночь. Долго беседовал с капитаном, который сходил в Pinasco на берег и вернулся с сильным духом каньи[150]. Она, по-видимому, развязала ему язык, потому что он долго изливался, ругая сначала правительство за реквизицию его парохода, а затем и вообще своих же парагвайцев, называя их дикарями и варварами. Вот они – патриотизм, ура и пение гимна: реквизиция парохода ударила его по карману и – правительство уже несправедливо, народ – сволочь, а гимн и патриотические слезы на глазах – это пока у тех, кого не успела задеть мобилизация.

22 декабря. Спиридон-поворот[151].

У нас в России это было «солнце на лето, зима на мороз». Здесь, как и всё, как раз наоборот: «солнце на зиму, лето на пекло». Утром проснулся, когда отходили от Puerto Sastre. Было 7 ч. 30 м.

В 10 ч. прошли бразильский порт Murtino. В 11 ч. пристали к парагвайскому берегу для погрузки дров. Несколько типичных парагвайских лачуг и небольшой склад дров. 3–4 пеона[152] встретили наш пароход. Когда отшвартовались, подошел какой-то молодой человек, чище других одетый, по-видимому – хозяин. У нас на борту появился наш энергичный комендант, и между ними произошел следующий диалог:

Комендант: «Какая это территория?»

Хозяин: изображает на своем лице глубочайшее недоумение и, на всякий случай, снимает шляпу.

Комендант (строго): «Это парагвайская территория?»

Хозяин (обрадовано): «Si, Señor»[153].

Комендант: «Ну-с так вот: мое судно – военный транспорт “Capitán Figari”. Нам нужны дрова. Вы нам их отпустите и получите от меня расписку, по которой получите от правительства деньги».

Хозяин: «Si, Señor».

Судя по тому, что на лице хозяина я не увидал никакого выражения ужаса при упоминании о том, что деньги за дрова он должен получить от правительства, ему, по-видимому, впервые приходилось попадать в такую историю.

Приступили к погрузке. Жара невыносимая. После полудня не нахожу себе места, ибо тента на пароходе нет. Закончили погрузку около 3 ч. и уже готовились сниматься, как налетел шквал с дождем, сначала от норда, затем, когда начали уже выбирать якорь, перешел к осту, и нас прижало к берегу. Простояли около получаса лишних, пока утихший шквал позволил отойти от берега. Набрал несколько кружек чистой дождевой воды для питья и даже немного в умывальник для умывания. Речная вода – теплая муть. Можно умирать от жажды и не соблазниться ей.