— Спасибо, мистер Джон, спасибо! — сказала Мери Грант, протягивая руку молодому капитану.

— Он был на моем попечении, — отозвался Джон Манглс, пожимая дрожащую руку девушки.

Этим происшествием закончилась охота.

После смерти вожака стадо кенгуру разбежалось, а убитого кенгуру-великана охотники увезли с собой.

Домой вернулись в шесть часов вечера. Охотников ожидал великолепный обед. Гостям особенно понравился бульон из хвоста кенгуру, приготовленный по-туземному.

После десерта из мороженого и шербета все перешли в гостиную. Вечер был посвящен музыке. Леди Элен, прекрасная пианистка, взялась аккомпанировать хозяевам. Майкл и Сэнди Патерсоны с большим вкусом исполнили отрывки из новейших партитур Гуно, Фелисьена Давида и даже из сочинений Рихарда Вагнера.

В одиннадцать часов подали чай. Приготовлен он был наилучшим способом, по-английски. Но Паганель захотел попробовать австралийского чая, и ему принесли жидкость, похожую на чернила. Ничего удивительного — полфунта чая кипело в литре воды в течение четырех часов! Паганель хоть и поморщился, но объявил напиток превосходным.

В полночь гостей провели в прохладные удобные комнаты, и они погрузились в сон после полного удовольствий дня.

На другой день, на рассвете, они простились с молодыми скваттерами. Хозяева и гости благодарили друг друга и обещали по возвращении в Европу встретиться в замке Малькольм. Наконец повозка тронулась, обогнула гору Хотем, и вскоре дом исчез из глаз путешественников, словно его и не было. Но еще целых пять миль их лошади скакали по территории огромной фермы. Только в девять часов последняя изгородь осталась позади, и маленький отряд вступил на почти неизведанные земли провинции Виктория.

Путь на юго-восток преграждала цепь Австралийских Альп. Это подобие гигантских крепостных стен причудливо извивается на протяжении тысячи пятисот миль и задерживает тучи на высоте четырех тысяч футов.

Небо заволакивали облака, и зной, смягченный сгустившимися парами, был не так жгуч, так что жара не особенно давала себя чувствовать, но зато делалось труднее двигаться по все более изрезанной местности. Стали появляться холмики, поросшие молодыми зелеными камедными деревьями. Дальше потянулись высокие холмы, это уже были первые отроги Альп. Дорога все время шла в гору, это особенно ясно было видно по тем усилиям, которые делали быки. Их ярмо скрипело под тяжестью громоздкой повозки, они громко пыхтели, мускулы ног напрягались так, что, казалось, готовы были лопнуть. Повозка трещала при неожиданных толчках, избежать которых не удавалось даже ловкому Айртону. Путешественницы весело с этим мирились.

Джон Манглс со своими двумя матросами, обследуя путь, ехали в нескольких стах шагах впереди. Они выбирали удобный путь — так и хочется сказать: фарватер, так похожи были все эти бугры на рифы, среди которых повозка искала проход. Такое путешествие действительно напоминало плавание по морским волнам. Задача была трудной, а подчас даже и опасной. Не раз топору Вильсона приходилось прокладывать дорогу среди густой чащи кустарников. Глинистая и влажная почва словно ускользала из-под ног. Путь удлинялся частыми объездами непреодолимых препятствий: высоких гранитных скал, глубоких оврагов, не внушающих доверия озерков. Поэтому за целый день едва преодолели полградуса. Вечером расположились лагерем у подошвы Альп, на берегу горной речки Кобонгры, в маленькой долине, поросшей кустарником футов четырех вышины, со светло-красными, веселящими взгляд листьями.

— Да, трудно будет перевалить, — проговорил Гленарван, глядя на горную цепь, очертания которой уже начинали теряться в надвигавшейся вечерней мгле. — Альпы! Одно название заставляет призадуматься.

— Не надо понимать буквально, дорогой Гленарван, — отозвался Паганель. — Не думайте, что вам предстоит пройти через целую Швейцарию. Правда, в Австралии есть, как в Европе, Пиренеи и Альпы, но все это в миниатюре. Эти названия доказывают только то, что фантазия географов ограниченна или что количество собственных имен очень невелико.

— Так эти Австралийские Альпы… — начала леди Элен.

— … карманные горы, — ответил Паганель. — Мы и не заметим, как переберемся через них.

— Говорите за себя! — сказал майор. — Только рассеянный человек может перевалить через горную цепь, не заметив этого.

— Рассеянный! — воскликнул географ. — Да я уже больше не рассеян. Спросите у наших дам. Разве с тех пор, как я ступил ногой на этот материк, я не держал своего слова? Бывал ли я хоть раз рассеян? Можно ли упрекнуть меня в каком-нибудь промахе?

— Ни в одном, господин Паганель! — заявила Мери Грант. — Теперь вы самый совершенный из смертных!

— Даже слишком совершенный! — смеясь, добавила леди Элен. — Ваша рассеянность шла вам.

— Не правда ли, сударыня, — отозвался Паганель, — ведь если у меня не будет ни одного недостатка, я стану заурядным человеком? Поэтому я в ближайшем же будущем постараюсь совершить какой-нибудь крупный промах, который всех вас насмешит. Видите ли, когда я ничего не путаю, мне кажется, что я изменяю своему призванию.

На следующий день, 9 января, вопреки уверениям самонадеянного географа, маленький отряд с самого начала перехода через Альпы стал испытывать большие трудности. Приходилось идти на авось по узким, глубоким ущельям, которые могли закончиться тупиком.

Айртон очутился бы в очень затруднительном положении, если бы после часа тяжелого пути по горной дороге им неожиданно не встретился жалкий кабачок.

— Не думаю, черт побери, чтобы кабачок в подобном месте мог обогатить своего хозяина! — воскликнул Паганель. — Какой от него здесь толк?

— Хотя бы тот, что мы сможем в нем узнать дорогу, — отозвался Гленарван. — Войдем!

Гленарван вместе с Айртоном вошел в кабачок. Хозяин «Куста» — такое название было написано на вывеске — производил впечатление человека грубого. Лицо у него было неприветливое и говорившее о том, что сам он является главным потребителем джина, бренди и виски своего трактира. Обычно его единственными посетителями были путешествующие скваттеры и пастухи, перегоняющие стада.

На вопросы кабатчик отвечал неохотно. Но все же по его ответам Айртон смог сориентироваться.

Гленарван отблагодарил кабатчика за усердие несколькими кронами и собирался было уже уходить, когда заметил наклеенное на стене объявление колониальной полиции. В нем сообщалось о бегстве каторжников из Пертской тюрьмы и была оценена голова Бена Джойса. Сто фунтов стерлингов полагалось за его выдачу.

— Несомненно, такого негодяя стоило бы повесить, — сказал Гленарван боцману.

— А главное, недурно бы поймать его! — отозвался Айртон. — Сто фунтов стерлингов — сумма немалая! Он ее не стоит.