— Ну, и как мы у нее спросим? — задумался Дэвид. — Если они никому не позволяют видеться с ней…

— Мы должны будем узнать, кто ее адвокат, — предложил Спенс.

— Или, — внес свою лепту Дэнни, — мы могли бы отвезти в полицейский участок чистую одежду и спросить, можем ли мы передать вещи Никки.

Спенс и Дэвид переглянулись. Это уже походило на план.

— Даже если они скажут, что мы не можем увидеть ее, — продолжал Дэнни, — ей, наверное, так или иначе пригодится одежда, потому что она ничего не взяла с собой прошлой ночью.

— Есть только одна проблема, — заметил Спенс, — они могут не позволить нам войти в дом, чтобы взять вещи.

— Тогда мы купим новые, — объявил Дэвид. — Мы можем заехать в торговый центр «Броудвок» по пути туда.

Спенс уже был на ногах.

— О’кей, давайте отправляться, — подытожил он: ему не терпелось действовать, поскольку теперь у него наконец появилась четкая задача.

Когда они подошли к двери, Дэвид сказал:

— Вы идите, а я должен поговорить с Кристин, прежде чем она вернется в Лондон. Встретимся в участке.

Спенс уже выходил через ворота, то есть находился вне пределов слышимости, когда Дэнни шепотом спросил у Дэвида:

— Это именно то, о чем я думаю?

Дэвид кивнул:

— Ты, случайно, не говорил Спенсу о том разговоре между Никки и Кристин?

— Нет, конечно, — прошептал Дэнни.

— Тогда и не говори — по крайней мере, пока я не узнаю, что она сказала полиции, когда давала показания. Если Кристи проболталась о том разговоре, у Никки будут очень серьезные проблемы.

Никки сидела на койке в своей камере, опершись спиной о стену, положив на колени экземпляр старого романа Ладлэма; книга была открыта, но Ники так и не начала ее читать. Женщина-полицейский, которая принесла завтрак, сказала:

— У нас тут нет настоящей библиотеки, но эта книга довольно неплоха, и, по-моему, все страницы на месте.

Никки вежливо поблагодарила ее, а затем лишь молча наблюдала, как та уходит, и никак не могла смириться с тем, что сама она не может вот так же выйти отсюда.

Женщина-полицейский оглянулась, закрывая дверь, и улыбнулась ей, словно говоря: «Возьми себя в руки, все будет хорошо». И Никки улыбнулась ей в ответ. Она продолжала считать, что, если будет доброжелательна и почтительна с окружающими, они наконец поймут, что перед ними не тот человек, который способен убить собственного ребенка, и тогда они, возможно, отпустят ее. Это был абсурд, и Никки знала, что так не бывает; но, с другой стороны, если она будет вести себя так грубо и вызывающе, как это делали некоторые, судя по доносившимся ночью звукам, ей это тоже мало чем поможет.

Она не стала есть кукурузные хлопья и булочку, которые ей дали, и не притронулась к кофе. Сейчас был неподходящий момент, чтобы снова начинать употреблять кофеин, как бы ей того ни хотелось. Приступ диареи не доставляет никакого удовольствия даже в нормальной ситуации; теперь же, когда у нее было лишь несколько клочков туалетной бумаги, а в дверь, расположенную прямо напротив унитаза, был вкручен глазок, чтобы контролировать каждое ее движение, это было еще неизведанной частью ада, которую ей не хотелось бы исследовать.

Никки понятия не имела, что сейчас происходит или даже который час. Она предположила, что еще утро, потому что еще никто не принес ей обед. Впрочем, она все равно не стала бы его есть. Во рту у нее пересохло, а внутренности так сжались, что вряд ли были в состоянии справиться с пищей. Однако, похоже, теперь ей лучше удавалось сдерживать панику, чем прошлой ночью, когда она совершенно измучила ее. Никки подремала час или два лишь перед самым рассветом, а когда проснулась, то обнаружила, что рациональная, здравомыслящая Никки пытается проложить себе путь сквозь стену демонов. Она ничем себе не поможет, если отпустит свое воображение на волю, не переставала говорить ей эта Никки. Ей нужно оставаться сосредоточенной и сильной и ни на минуту не забывать: она не сделала ничего плохого, а значит, ей совершенно нечего бояться. Это Англия, здесь правосудие одинаково для всех, а ошибки, сделанные во время вскрытия, быстро обнаруживают, и потому все ложные предположения и неправильные допущения можно вовремя исправить и сдать в архив.

Неожиданно в ней робко проснулся оптимизм: она решила, что затянувшееся сидение в камере может быть вызвано повторным вскрытием. Как бы там ни было, вчера вечером ей явно удалось убедить сержанта МакАллистер в том, что она говорит правду; следовательно, детектив или обратилась к другому специалисту с просьбой проанализировать результаты, или, возможно, вообще предложила заново провести экспертизу. Если это так, то в любую минуту дверь может распахнуться, и ей сообщат, что первоначальные результаты были или неверными, или перепутаны с другими и она может идти домой.

Однако время шло, а единственными звуками, которые до нее доносились, были стук и скрежет других дверей, бренчание ключей и редко — громкие голоса; и шаги, которые приближались и удалялись, но ни разу не остановились у ее камеры.

Сержант уголовной полиции МакАллистер вернулась в полицейский участок на Броудбери-роуд, проведя все утро за столом, разбираясь с новыми данными по другим делам, которыми она занималась и от которых большинство среднестатистических граждан вывернуло бы наизнанку. Она тоже не воспринимала их как поучительные, но, по крайней мере, они не мучили ее сознание так, как это было в случае с Николь Грант. Она сочувствовала девушке и жалела, что не в силах ничего предпринять, чтобы помочь ей; но закон есть закон, и, независимо от того, насколько понятным мог быть мотив, никому нельзя было позволить избежать ответственности за убийство невинного младенца, даже если этому самому младенцу все равно суждено было умереть.

Подняв глаза, когда в комнату для допросов, где их разместили, вошел Фримен, она откинулась на спинку стула и спросила:

— Ну как, все алиби подтвердились?

Фримен кивнул.

— Друзья были в Лондоне на съемочной площадке; патронажная сестра находилась на запланированной встрече с представителями службы социального обеспечения, и ни у кого больше, кроме владельца, нет ключей от дома.

— Кто-то уже говорил с владельцем?

— В настоящее время он находится в Испании, куда уехал в прошлую пятницу; и поэтому, думаю, его можно вычеркнуть из списка подозреваемых.

— Никаких признаков взлома?

Фримен покачал головой.

МакАллистер вздохнула и снова посмотрела на папку с делом.

— Итак, если соединить выводы патологоанатома с признаниями нашей девушки (сначала оператору службы «999», затем дежурному реаниматологу, затем мне), а также с записями в ее дневнике и показаниями… как там ее зовут?

— Кристин Лил, — напомнил ей Фримен.

МакАллистер нашла нужную бумагу в куче других.