— Папа! — кинулась к отцу Ясна, но Влахос оттащил принцессу в сторону, чтобы её не зашиб Гарай, поспешивший на помощь королю.

— Держите его, — приказал он сбившимся в кучу у стены растерянным слугам. — Быстрее!

Слуги прижали тело короля к полу.

— Согейр, нужно разжать ему зубы.

Судорога усилилась. Кое-как легат ухитрился разжать зубы короля, и Гарай всыпал в рот Осе какой-то порошок. Эрнан, прячась за спиной жены, едва успел подавить смешок, когда потерявший над собой контроль Осе выплюнул почти всё лекарство в лицо легату.

— Держите крепче, — приказал Гарай и подставил руку под затылок короля.

Мучения Осе длились несколько бесконечно долгих минут, из ложи доносились сдавленные крики и скуления. Неосознанными движениями Осе пытался отбиться от прижимавших его к полу людей.

Вскоре силы начали покидать его, как и припадок, и вот уже отблески солнца на навесе уже не казались Осе невыносимо яркими. Он пытался что-то произнести непослушными губами, но ему удалось только что-то промычать, как мычат недоумки в богадельне. Потом Осе сделал пару слабых вдохов, закрыл глаза и потерял сознание.

Король не стал свидетелем последовавшей за его приступом суматохи: не видел тысячи изумлённых глаз, устремлённых в сторону ложи, не видел порыва Суаве помочь Согейру поднять властителя на носилки. Не увидел он и разочарованных кирасиров и того, как Эрнан отдавал приказы слугам, чтобы те поскорее перенесли короля в замок, а бесконечно преданный ему Согейр отгонял с пути любопытную чернь.

Осе пробыл в беспамятстве больше суток, пока глубокий сон не наполнил силами его изнемогшее тело.

Больше всего Осе боялся унижения, когда его болезнь сломит его прилюдно, но теперь, когда он обмочился на глазах у всего народа, его мысли были менее всего о публичном позоре. Он просто устал.

Первое, что он увидел, когда поднял свинцовые веки, был расписной балдахин его ложа, чей бордовый низ играл в свете зажжённых свечей золотыми уютными искорками. В его спальне приятно пахло свечным воском и розовым маслом, которым пользовалась Суаве. Осе любил этот запах, и ему было приятно почувствовать его, проснувшись после тяжёлого приступа. «Странно, — подумал он, — Суаве никогда не приказывала душить мою комнату своими маслами…»

Осе повернул голову и увидел её.

— Как ты? — Суаве сидела возле его кровати и смачивала в воде платок. — У тебя был жар.

— Сколько я спал? — безжизненным голосом прошептал король.

— Около полутора суток.

— Воды.

Суаве протянула мужу бокал и помогла приподнять голову.

— Забавно, — произнёс он, поблагодарив.

— Что?

— Я всегда мечтал, чтобы ты по своей воле пришла в мою спальню. А для этого мне всего лишь нужно было оказаться при смерти.

— Ты не умираешь. Просто твоя болезнь вернулась.

— Она мучала меня всю юность, и каждый день я мечтал о смерти. Потом припадки прекратились, и я воздавал хвалы богам, и вот опять. Я больше так не могу…

— Ты сможешь, ты Роксбург.

— Последним Роксбургом был мой брат, а я лишь его тень. — Король сморгнул накатившие слёзы. — И тень твоей дочери.

Он тронул голову, и его рука коснулась повязки.

— Ты разбил висок, когда упал.

— А где корона? — встревожился король. — Она разбилась?

— Треснула, — успокоила его Суаве. — Всего лишь небольшая трещина. Я уже отдала корону Дагмару. Он сделает трещину незаметной.

— Трещина… Корона была невредима тысячу лет, и я тот король, который едва её не разбил. Эгиль должен меня за это покарать.

— Он поймёт. Виной всему болезнь, а не ты.

Осе положил свою слабую холодную руку поверх её, но на его удивление Суаве не поспешила убрать свою ладонь.

— А что люди? — спросил он. — Теперь плюют в сторону Туренсворда? Кому нужен король, который мочится в штаны? Брат до последнего скрывал от всех мою болезнь, чтобы его род не выглядел слабым, и вот… Они меня проклянут. Заклеймят, придумают новое прозвище…

— Я так не думаю, — возразила Суаве. — Вчера вечером я попросила отца Ноэ провести службу за твоё здоровье в кирхе, которую ты строишь.

— И?

— Он сказал, что проведёт три, как требует Святая благодать. Когда вчера он начал первую службу, вместе с ним в это время в храме было всего несколько прихожан, которые спросили, о ком его молитвы, а когда он ответил, стали молиться вместе с ним.

Суаве встала, подошла к окну и раздвинула шторы.

— Видишь свет? — спросила она, указывая за окно, из которого открывался вид на недостроенную церковь. Она возвышалась над жилыми зданиями в полутьме, и в её окнах горел свет.

— Там Ноэ? — спросил король, приподнявшись на подушках.

— Ты видишь огоньки вокруг? Они идут от церкви до самого берега Руны.

— Что это?

— Это горожане, которые присоединились ко второй службе за тебя.

Осе этого было не видно, но Суаве видела очень хорошо, как множество огоньков густо столпились вокруг церкви и тянулись к самой реке. Впервые над городом звенели колокола недостроенной башни, и их металлический мерный перезвон накрывал город невидимым облаком, от которого почему-то становилось спокойно.

Суаве продолжала:

— На площади Агерат сейчас то же самое. Люди жгут травы под статуей Веньё. Все просят его помочь тебе.

С минуту они оба молчали. Осе не ощущал радости из-за молитв людей о себе. Он ощущал только гнетущую пустоту, будто внутри он был уже мёртв.

— Есть какие-то новости о Теабране?

— Сегодня нам доложили, что его армия движется с северо-запада и подойдёт к городу меньше, чем через неделю.

— О боги… — выдохнул король. — Что армия?

— Готовится. Согейр, Гаал, Вальдарих, Вечера уже отдали приказ укреплять стены. Готовят масло, онагры, заправляют пушки. Отец с матерью вернулись в Мраморную долину.

— А Монтонари?

— Остался. Он сказал, что будет сам командовать кантамбрийцами во время сражения. Эрнан отправил домой только Четту и Аэлис. Лаэтан наотрез отказался уезжать. Он сказал, что в этом городе его невеста, и он обязан её защищать. Даже поссорился из-за этого с отцом.

— Лаэтан хороший мальчишка, — слабо улыбнулся Осе. — Я должен поблагодарить Вечеру за то, что она не дала мне связать узами брака Ясну и Роланда. Едва ли он бы стал защищать город ради женщины. Элботу уже выслали приказ, чтобы он отправил нам своих людей?

— Да, Вечера сделала это сразу после того, как пришли вести от лазутчиков. Дочь почти всё время проводит в башне, готовится к бою.

— Жаль, во мне нет и половины той отваги, что есть в ней. Она всегда была сильнее меня, — сделал король признание, которое душило его многие годы. — Прости меня.