Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вот воспитание!» – хохотал тогда Олег.
Но сейчас, глядя на Лину, укачивающую на своих коленях восьмилетнюю Динку, никто не смеялся. Все понимали, что именно здесь, в этом материнском чувстве Лины к вскормленной ею девочке, и в Динке, привыкшей считать Лину своей второй матерью, таилась главная трагедия ухода Лины из семьи, именно здесь был источник ее горьких слез о разлуке.
А Динка, припав головой к груди Лины, сладко и безмятежно спала… В саду уже сгущались сумерки, в комнатах зажгли лампы.
– Малай Иваныч, подержите-кось ребенка… – сказала вдруг Лина.
Малайка вскочил и бережно принял на вытянутые руки спящую Динку.
Лина отряхнула с платья крошки и, открыв дверь в комнату, тихо сказала:
– Кладите ее, Малай Иваныч, на кроватку.
Малайка положил Динку на кровать и на цыпочках вышел. Лина сняла с девочки нарядные белые башмачки и, наклонившись, перекрестила ее широким крестом. Частые слезы ее закапали на грудь Динки.
– Господи, не помощник ты людям в великой скорби душевной, – тихо простонала Лина.
Динка неспокойно шевельнулась во сне и, словно почувствовав ее слезы, тоненько, по-ребячьи всхлипнула.
Через час Лина уехала. Олег, Костя и Малайка несли ее вещи. Марина и Катя стояли у калитки. Алина по настоянию Кости простилась раньше.
Лина шла, не оглядываясь назад, но сердце ее знало, что дом, который она оставила, осиротел.
Динка проснулась рано и, услышав звон посуды, в одной рубашонке выскочила на террасу.
– Я думала, Лина… – сказала она, встретив вопросительный взгляд Кати.
– Лина приедет в воскресенье. Она часто будет приезжать, – мягко ответила Катя, убирая со стола грязные тарелки.
На террасе был страшный беспорядок: на полу валялись бумажки от конфет, скорлупа от орехов; вчерашние блюда, пироги и закуски были наспех прикрыты газетами. Видно, Лина очень торопилась и не успела прибрать, а может, Катя и Марина не позволили ей прибирать в свадебном наряде. Динка побежала в комнату, накинула платье, надела свой фартучек с белкой и скромно вышла на террасу:
– Я помогу тебе, Катя, ладно?
Катя ласково кивнула головой.
– Ну, возьми веничек и подмети терраску, – сказала она.
– Я раньше отнесу грязные тарелки, ладно? – дотрагиваясь до тарелок, сказала Динка. Ей почему-то хотелось пробежаться в кухню.
– Ну, отнеси, только не все сразу, – согласилась Катя.
Динка взяла горку тарелок и, прижимая их к себе обеими руками, пошла к кухне… Она еще никак не могла себе представить, что Лины там нет. Но дверь кухни была заперта, окно плотно прикрыто. Динка поставила на дорожку тарелки и, помедлив на пороге, открыла дверь. В кухне было чисто и пусто. Под окном стояла аккуратно застеленная кровать, на плите блестели начищенные кастрюли, где-то тихо жужжала муха…
Динка присела на краешек Лининой постели и обвела глазами стены, ища знакомые фотографии. Вон там, на маленьком гвоздике, висела карточка мамы; она была под стеклом в лазоревой рамке, а рядом с ней стоял во весь рост солдат Силантий, Линин брат. А на другой фотографии была снята Лина с маленькой Динкой на руках, и над кроватью висела карточка Лины с детьми, а над самым изголовьем – карточка одной Динки.
Теперь фотографий не было, вместо них на белой стене торчали голые шляпки гвоздиков. И только из угла строго и задумчиво смотрел на девочку Чернышевский.
Динка глубоко вздохнула. Приоткрыв дверь, она внесла тарелки, осторожно, стараясь не стучать, поставила их на стол и вышла. Молча и задумчиво подметала она террасу, молча съела сладкий пирог, который дала ей Катя, положила в карман конфетку…
В кухне загремели ведра: Никич принес воды и начал ставить самовар. Потянуло знакомым запахом дыма, послышался разговор. Но Динка не шевельнулась, для нее кухня оставалась такой же пустой и тихой, какой она увидела ее в это утро.
Вставало солнце, теплые лучи его потянули Динку в сад. Она прошлась по дорожкам, покачалась в гамаке. Глубокая тишина и пустота Лининой кухни неотвязно преследовали ее, хотелось тихо ходить, тихо говорить…
«Я делаюсь больной!» – испуганно подумала Динка и, чтобы услышать свой голос, громко сказала:
– Карл у Клары украл кораллы… Карл у Клары украл кораллы! – еще громче крикнула она, а с террасы вдруг откликнулся голос Мышки:
– Иду!
Динка обрадовалась, побежала навстречу сестре, обняла ее за шею:
– Лины уже нигде нет.
– Она будет приезжать каждое воскресенье, а может быть, даже среди недели, – живо сказала Мышка. – Они будут приезжать вместе с Малайкой…
– В кухне остался один Чернышевский, – думая о своем, сказала Динка.
– Ну что же, – сказала Мышка. – С ним все-таки веселее…
Динка замолчала.
– Кате будет теперь трудно. Ей придется самой варить обед. Вчера Костя привез ей такую книжку.
– А какой писатель пишет про супы? – поинтересовалась Динка.
– Не знаю… – пожала плечами Мышка. – Я никогда не читала.
– Я думаю, какой-нибудь голодный, – серьезно предположила Динка, – потому что когда человек голодный, то ему представляется какое-нибудь кушанье.
Мышка опять пожала плечами.
– Я умею варить картошку в собственной кожуре. Если Катя захочет, то я могу поставить на два камушка котелок, потом наломать сухих палочек и зажечь. Это очень просто. А потом в этом же самом котелке можно сделать чай… И если набрать воды из Волги, то он совершенно желтый без всякой заварки! – с увлечением сказала Динка.
– Неужели? – удивилась Мышка. – Но откуда ты все это знаешь?
– Я знаю… – Динка неопределенно мотнула головой в сторону Волги. – Я видела на берегу. Так варит себе один голодный писатель, – неожиданно фыркнула она.
Мышка тоже засмеялась.
– Ты так быстро врешь, – сказала она, – что я даже ничего не успеваю подумать!
– У меня не простое вранье! – важно сказала Динка. – Но тебе никогда не додуматься, потому что оно похоже знаешь на что?
– На длинный язык! – фыркнула Мышка.
– Нет… На яичко, которое вкладывается одно в другое, одно в другое, а в самом конце такой шарик.
– Ну и что?
– Шарик взаправдашний, а кругом вранье, – объяснила Динка.
– Это такая загадка? – спросила Мышка.
– Да. Я могу много насочинять таких загадок… Я могу стать даже писателем супов, если меня не кормить! – похвасталась она.
– Дети, идите пить чай! – крикнула с террасы Алина.
– Пойдем! – сказала Динка. – На столе много вкусного от вчерашнего пира.