Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничто в моей жизни не породило боли сильнее, чем вера, которую я обрела тогда.
Стало совсем темно, Сигриду молча сменила другая женщина, худощавая и мускулистая, но тоже бритая наголо. Передав свой пост, охранница с кожей цвета специй взяла мою руку в свою громадную ладонь, и я впервые вошла в Башню Святой Сигриды.
Я не покидала её стены семь лет.
– Вот и всё, что я могу рассказать тебе про свой первый год в Аль-а-Нуре, – проговорила Сигрида, ведя пальцем по тёмным узорам на столешнице, которую десятки лет украшали пятна от донышек пивных кружек. – Остальное – секрет, ведомство сигрид, больше я не могу поведать непосвящённой душе о радостях, которые испытала, и ужасах, перед которыми преклонялась в тех стенах. Это все равно, что пытаться объяснить глухой женщине, как звучит море перед штормом. Меня приняли в Святое се́стринство – я получила имя. Мы все Сигриды, но у каждой есть звание. Святая, ставшая всем нам матерью, была Святой Сигридой из Гнезда. Женщина, рассказавшая мне её историю на ступенях Башни, была Святой Сигридой Неглубокого киля. Я Святая Сигрида Путей.
– Постой-ка! – воскликнула Седка. – Это не может быть концом истории! А как же Чёрная папесса? Почему ты покинула город? Ты и впрямь не встречалась с Бадмагю семь лет? Как можно прекратить рассказ, если ещё столько всего осталось? Это как съесть половину еды на блюде.
Седка, впервые получив в своё распоряжение много слов, уложенных штабелями, чуть не подпрыгивала от возбуждения. Сигрида издала невесёлый грубоватый смешок.
– Ну да, ты права. С моей стороны это невежливо – ещё кое-что надо рассказать. Но, когда я говорю о Матери и Мачте, начинаю тонуть в её истории и забываю про остальные. Так устроена религия. Эйвинд должен заново наполнить наши кружки и дать нам тарелку свежего хлеба с черничным джемом, чтобы поддержать историю. Я женщина немаленьких размеров, а нанизывание историй точно жемчужин на леску – задание не для пустых желудков.
Эйвинд появился, двигаясь довольно грациозно и почти бесшумно, чего Седка никак не ожидала от человека его комплекции, предоставил им свежую еду и напитки. К её удивлению, затем он подтащил к столу тяжёлый стул и уселся, намереваясь послушать Сигриду и устремив на неё взгляд усталых глаз с нависшими веками. Та вдруг смутилась, как медведица, застигнутая за вычерпыванием мёда из улья. Но всё же сделала большой глоток, умяла несколько кусков хлеба и заговорила опять – взгляд её при этом прыгал с Эйвинда на Седку и обратно, словно кузнечик.
– Так принято – новички, которым только обрили головы, не выходят из Башни целых семь лет. Ступив за её порог впервые, они попадают не на мягкую траву, а на палубу маленькой лодки, и каждому аколиту надлежит провести цикл времён года, курсируя по реке на своём судёнышке, не ступая на твёрдую землю. Лишь после этого позволяют вернуться в Грезящий город. Но, когда минуло несколько месяцев моего уединения, Бад вымолил для меня исключение из правила. Мне не разрешили пересекать границу Башни, но он пришел к воротам, а я сидела за ними, сверкая свежевыбритым черепом, и мы говорили как старые друзья, давно нуждавшиеся в поддержке. Ибо Чёрная папесса вошла во Врата Аль-а-Нура.
– Полагаю, ты теперь Сигрида, верно? – спросил Бад и почесал себя за большим лохматым ухом.
Я сидела, умиротворённо скрестив ноги, и старательно изображала ревностную послушницу.
– Разумеется, – нараспев ответила я настолько глубокомысленно, насколько могла.
Шелковистая зубастая морда Бада дружелюбно оскалилась. Он наклонился над забором и хрипло прошептал:
– Всегда считал, что это красивое имя.
Я хихикнула и протянула руки, чтобы мы смогли обняться, невзирая на закон, воздвигший неуклюжую преграду в виде двери, в которую он не мог войти, а я – выйти. Он похлопал меня по спине и с нежностью потёр мою стриженую голову, где когда-то росли красивые волосы.
– А тебе идёт быть морским волчонком!
– Ох, Бад, я по тебе скучала!
– Не ты одна, милая, – мы все по тебе скучали. Мы бы присматривали за тобой в нашей Башне, но хорошо, что ты здесь, – иной раз женщине надо быть с себе подобными. Но я пришел не для того, чтобы сказать, как ты хорошо выглядишь, или чтобы трястись над тобой от обожания, как старый волк, который нюхает одного из своих любимых детёнышей! Великие вещи происходят в Городе – вещи, о которых ты не можешь узнать, запертая в увешанной парусами Башне. Я пришёл рассказать, чем всё закончилось с Папессой!
– Закончилось?! Я пропустила битву?
Разумеется, я была в ярости.
– В каком-то смысле, – кивнул Бад, сдерживая смешок. – Но не переживай, щеночек мой, я пришел рассказать тебе о прекрасном состязании, великой дуэли Яшны и Ранхильды в центре Города.
Тут я опомнилась и отступила в знакомые тени Башни.
– Но почему я должна узнать об этом, Бад, когда другие девочки погружены в учёбу и не бегают к воротам, как принцессы к ухажёрам? Если мне суждено это узнать, разве не стоит подождать, пока Святые всё расскажут нужным образом и в нужное время? – Я понизила голос до шепота. – Я хорошая девочка: не хочу, чтобы обо мне думали обратное.
Карие глаза Бада блеснули.
– Ты хорошая девочка, моя юная Сигрида. Я никогда в этом не сомневался. Я говорил с Сигридой Неглубокого киля, ты моя до самого вечера. Что касается права знать, которого нет у других девочек… Будь ты не такой прилежной ученицей, уже всё узнала бы сама, потому что история распространялась по Башням как пожар в деревне, где у всех домов соломенные крыши. Но ты заслужила это услышать, прежде всего, потому, что пришла в Город вместе с нами, на крыльях нашей ужасной миссии. Ты стала частью начала этой истории и вскоре станешь частью её завершения.
Бад устроился возле дверного косяка и взял мою руку в свои. Он чуть обнюхал моё лицо своей узкой мордой и тихонько зарычал от удовольствия, как отец при виде щенков, которые растут быстрыми и сильными охотниками.
– Послушай, любовь моя, и я расскажу историю, которую будут повторять в переулках Аль-а-Нура до тех пор, пока будут стоять Башни, отбрасывая тени на улицы.
Конечно, мы знали, что рано или поздно она придёт, нагрянет, ведя за собой все орды Шадукиама и ужасы, которые Розовый купол мог произвести на свет. Она нас не разочаровала и явилась верхом на огромной чёрной антилопе с изящными ногами и пламенеющими копытами, с мрачными глазами, которые будто смотрели сразу во всех направлениях. За ней шли её легионы. Джинны с бородами из дыма и чарами в седельных сумках. Одноноги, выбравшиеся из гетто, в латах с железными шипами на ногах. Кентавры и лучники с десятком рук; даже несколько мантикор, выведенных в невесть каких зловонных клетках. И все эти люди со сверкающими мечами, извергавшие боевые крики, точно обезумевшие вороны, были опьянены ненавистью к Золотому городу и обожали бледноволосую Папессу.