Чувствуя прилив сил, Малевич приподнялся на локтях и выглянул из тарантаса. Лошади рысью бежали по узкой лесной дороге, ее колея, испятнанная световыми зайчиками, уползала в глубь чащи, и та же брезентовая спина возницы маячила на сидении.

Полковник-то и дело подстегивавший и так идущих рысью коней, услыхал сзади возню и сразу же, натянув вожжи, обернулся.

— Тебя как, унтер, трясет не сильно?

— Нормально… Вот только не пойму я, вашбродь, чего это вы с утра пораньше, гоните? Или поспеть хотите до вечера?

— Приехали, унтер, приехали. Вот-вот увидеть должны…

— Как приехали? — изумился Малевич. — А чего ночевали рядом? Вполне могли вчера добраться. Засветло…

— А ничего ты, унтер, не понимаешь… Я ж сколько лет тут не был! Хочу, чтоб как в детстве… Солнце, утро, радость…

Действительно, из леса доносился птичий пересвист, пряный запах и шум листьев от тянувшего поверху ветерка.

Некоторое время Малевич в упор смотрел на брезентовый пыльник. Он понимал, что обязан этому человеку, своему врагу, многим, к тому же, превратившись в «герра барона», полковник становился как бы вдвойне врагом, и эта мысль все время подспудно давила Малевича. В конце концов надо было что-то решать, и он рубанул прямо:

— Ага, и меня, для полноты счастья, на пороге застрелите!

— Тп-п-р-р-р-у… — Лечицкий резко осадил лошадей. — Дурак ты, унтер, ох и дурак! Пойми, застрелить-то тебя я и раньше мог. Так что, гусь лапчатый, ты зря боишься…

Малевичу вспомнилось, что в прежние времена «их высокоблагородие» называл его «гусем лапчатым» только в минуты крайнего благорасположения, но тут же прогнал эту мысль и сердито поджал губы.

— А кто вас знает? Небось там у столба в восемнадцатом многое передумали…

— Ты глянь! Вроде как поумнел… — Лечицкий пристально посмотрел на Малевича. — До моих лет доживешь, совсем умным станешь. Сказал, — целый будешь.

Сейчас между ними как бы само собой возникло какое-то почти прежнее доверие, и Малевич немедленно этим воспользовался.

— Да зачем я вам целый-то? В холуи, что ли?

— Зачем на себя наговариваешь? Холуем ты никогда не был. Ты, унтер, — солдат и хороший солдат… Пойми, встреть я тебя в колонне пленных, сдал бы охране не задумываясь. А ты в самых клятых условиях дрался, еще и шкуры своей комиссарской не снял. Ценю…

— Вы что, хотите, чтоб я и дальше с немцами воевал? — изумился Малевич.

— Да, унтер, я тебя из того леса вытащил для войны…

— Погодьте, вашбродь, мы вроде как с вами по разные стороны? — В голосе Малевича прозвучала растерянность. — И защищали разное…

— Одно мы с тобой защищали, унтер, одно… Только я — раньше, а ты — теперь… И нечего нам с тобой, унтер, больше делить. А что было, так то быльем поросло, да… Или, может, ты иначе считаешь?

— Не знаю…

Вопрос застал Малевича врасплох. Он и в самом деле не мог понять, как ему относиться к так внезапно возникшему в его жизни полковнику.

— И верно, откуда тебе знать? — Лечицкий помолчал и медленно, как-то раздумчиво, добавил: — Да и зачем знать? Вот подлечишься малость, и иди себе на четыре ветра…

Услышав эти слова, Малевич вздрогнул. До сих пор он все время терялся в догадках, на кой черт Лечицкий тащит его за собой. Уж что-что, а возможность избавиться от Малевича предоставлялась «герру барону» неоднократно. Тем более, что тарантас катил через занятые немцами местечки, с поразительной легкостью минуя всякие контроли посты и проверки.

Малевич решил было, что такой многообещающий разговор будет продолжен, но Лечицкий неожиданно замолчал, встряхнул вожжами, лошади побежали резвей, колеса застучали по корневищам, и, наконец-то съехав с увала, тарантас резко остановился.

Малевич перевернулся через здоровый бок и заглянул поверх кузовной плетенки. Вырвавшись из леса, дорога сбегала вниз и исчезала за фасонной оградой. Небольшая усадьба раскинулась на берегу озера, как красочная игрушка. Темно-зеленая горжетка леса полукругом подступала с боков, и на ее фоне красная черепичная кровля дома, украшенного башенками и галерей, казалась оторочкой старого военного кафтана…

— Слава те, Господи, цел! — Лечицкий снял пенсне и осторожно, пальцами, прикоснулся к глазам. — Ты тоже, наверное, хату свою помнишь, унтер, так что должен понять…

Малевич не ответил. Он увидел, как из ворот усадьбы верхами выехало несколько полицаев и карьером понеслись к остановившемуся тарантасу. Топот всадников приближался, и, едва подъехав, их старший полициант гаркнул:

— Хто такие? Документен!

Лечицкий протянул бумаги, полицейский углубился в чтение, а Малевич инстинктивно дернулся, и у него все поплыло перед глазами. Рядом с тарантасом, на сытой, перебирающей ногами лошади, одетый в полицейскую форму, сидел Петро Меланюк…

* * *

Тарантас Лечицкого в сопровождении полицейских торжественно въехал во двор усадьбы. Лечицкий натянул вожжи, встал в тарантасе во весь рост и перекрестился. Меланюк, теперь неотступно следовавший за ним, приказал своим людям спешиться и, стоя рядом с тарантасом, почтительно доложил:

— Я перепрошую, позаяк я ознайомленый з вашими паперами, забовъязаный всиляко сприяты у ваший справи…

Похоже, только теперь «герр барон» обратил на него внимание.

— Послушайте, любезный, а вы зачем здесь?

— За наказом ляндвирта проводили облік реманенту, герр оберст!

— Вон оно что… Ну тогда помоги вылезть, любезный.

Меланюк поддержал Лечицкого под локоть и, глядя на Малевича, как бы между прочим спросил:

— А то хто з вами?

— Кучер, ранили его по дороге.

— То, може, фершала треба?

— Не надо, его врач смотрел.

Лечицкий скептически огляделся и покачал головой.

— Пожалуй, убраться надо бы…

— Слухаю! — так и подпрыгнул Меланюк. — Панасе! Скочь у село, збери баб, мужикив і фурманкою сюда! Тут все чистыты!

Лечицкий проводил взглядом ускакавшего в село Панаса и одобрительно кивнул Меланюку.

— Ну, пошли, глянем, что тут есть…

В живописной усадьбе, «за совитив», судя по всему, размещался какой-то дом отдыха. Кругом все было перевернуто, мебель опрокинута, но зато окна двери и даже остекление везде было цело. Лечицкий, сопровождаемый Меланюком, прошелся по комнатам, мельком заглянул на первый этаж и, усмотрев в бывшей людской более-менее обставленную комнатушку, распорядился:

— Кучера моего сюда занесите.

Меланюк опрометью бросился выполнять распоряжение. По его команде полицаи осторожно сняли Малевича с тарантаса и на руках занесли в людскую, где для раненого нашелся довольно сносный топчан.