«Я не оставлю вас без господина. У меня есть мальчишка с левой руки, я точно знаю, что это мой сын. Если он, Бог даст, вырастет и станет разумным человеком, возьмите его господином себе, а я теперь же отдаю всю Нормандию в его владение…»

Есть среди хронистов той эпохи и другой вариант произнесенной в Фекане на собрании знати Нормандии речи. Герцог якобы произнес ее после того, как выслушал «опасения» собственных вассалов:

«Сеньоры, то, что вы говорите, верно; у меня нет ни ребенка, ни наследника, кроме того, которого вы видите перед собой. Если вы примете его, я дам его вам; он будет под защитой короля Франции. Конечно, он мал, но, с Божьей помощью, он вырастет и станет сильным».

Тогда, в Фекане, никто из собравшихся баронов, епископов и прочих знатных людей даже не заикнулся о том, что мальчик, одетый в герцогскую мантию, является для них бастардом. Это слово мятежные бароны бросят в лицо, когда Вильгельм станет совершеннолетним. А пока они вереницей, под строгим присмотром Роберта Дьявола, целовали его маленькую ручку и клялись в вассальной верности.

После этого он оставил 7-летнего Вильгельма у короля Франции Генриха I, который взял над маленьким наследником герцогского титула опеку. Надо сказать, что монарх данное герцогу обещание сдержал. Вильгельм, став взрослым и влиятельным, никогда не упрекал своего венценосного воспитателя в чем-то дурном, в плохом обращении с собой. Он понимал, что для него, еще маленького, королевский дворец стал надежной защитой от удара кинжалом или смертельной дозы яда.

Так было давно заведено и так случалось при дворах европейских, да и не только европейских монархов. Французскому монарху тоже приходилось задумываться о судьбе своего наследника, который (желательно) имел бы если не верных, то хотя бы послушных феодалов, которые не вовлекались в военные заговоры против законного обладателя королевского престола.

Считается вполне вероятным, что, прибыв ко двору короля Франции, маленький наследник герцогской короны Нормандии принес короткую вассальную присягу. Так ли оно было в действительности, тому документальных подтверждений нет.

Уладив династические дела и утвердившись в думах за будущее сына-наследника, герцог Нормандский со спокойной душой отправился паломничество в Святую землю. За себя он оставил править герцогством сенешаля Осберна де Крепона, дядю бастарда Вильгельма. Тот тоже отличался суровостью, подписывая указы от имени герцога.

Надо отдать должное Роберту Дьяволу, который, отправляясь на Ближний Восток, то есть из Европы в Азию, позаботился не только о своем внебрачном сыне, но и о его матери, своей любимой наложнице Герлеве. Можно предположить, что герцог по каким-то веским для себя причинам серьезно опасался, что из Палестины он может и не вернуться.

Роберт Дьявол устроил (обеспечил) дальнейшую судьбу Герлевы так: в 1034 году она с приданым была выдана замуж за герцогского вассала Герпуина (Геллуэна, Эрлуэна), виконта де Контевиля. Теперь она могла чувствовать себя в известной безопасности от возможных посягательств на свою жизнь со стороны недругов отца своего первого ребенка.

У супругов жизнь, как считается историками, сложилась: на свет появилось два сына – Одо и Роберт. Во взрослой жизни они станут верными соратниками сводного брата Вильгельма в делах военных и мирских. Одо, предположительно, в двадцать лет станет епископом Байё.

Один из средневековых литераторов, Ордерик Виталий, около 1140 года так сообщает о том важном для жизни Нормандии событии: «Когда умер епископ Байё Гуго, герцог передал это епископство своему брату Одо. Последний после своего посвящения начал строительство собора Пресвятой Богоматери».

Ряд исследователей считают, что Герлева вышла замуж за виконта де Контевиля намного раньше. В первом же случае, вполне возможно, хронисты того времени попытались придать отношениям простолюдинки и самодержавного герцога некую романтичность рыцарского Средневековья.

Палестину и Иерусалим Роберт Дьявол, которого сопровождал целый отряд людей, умеющих владеть оружием, посетил без особых приключений, сохранил жизнь и свободу на чужой для него земле. Паломничество в Святую землю еще до долгоиграющей серии Крестовых походов было для европейцев делом опасным, поскольку их в Палестине особо никто и не ждал, а вот любителей из числа «нехристей» поживиться там находилось всегда немало.

Герцог Нормандский отправился на Восток с верными слугами, будучи «при деньгах и оружии». То есть он мог постоять за себя и с мечом в твердой руке, и кожаным кошельком с немалыми деньгами. Он побывал в Иерусалиме, других местах Святой земли и мог благочестиво возвращаться домой, будучи преисполненным христианского долга.

Достоверных сведений о его паломничестве не сохранилось, хотя средневековые авторы постарались описать посещение Палестины и путь в нее герцога Роберта Нормандского. Роберт Дьявол изображается то смиренным богомольцем, то человеком находчивым и не лишенным юмора. Так, в Риме он остановился перед конной статуей императора (Константина?), приказал купить очень дорогой плащ и накинуть его на плечи обнаженного монарха.

После этого он смеялся над римлянами: «…Эти римляне, которые оставляют своего господина раздетым и летом, и зимой, в то время как им должно было бы лучше чтить его и дарить ему по плащу каждый год».

Прибыв в Константинополь, герцог якобы приказал заменить подковы своего мула ненадежно прикрепленными золотыми украшениями. Когда они отваливались, то он запрещал своим людям поднимать их с земли. Считается, что таким образом герцог Нормандский хотел «пустить пыль в глаза» жителям столицы Византийской империи.

Но на обратном пути из Святой земли, из Иерусалима, то есть во время паломничества, молодой и крепкий здоровьем Роберт Дьявол умер в начале июня того же 1035 года. Причин смерти называется много (чаще говорилось об отравлении), но документально подтвержденных среди них нет. Он ушел из жизни в городе Никее, останки его покоятся и поныне в церкви (базилике) Успения Бородицы.

Версия об умышленном отравлении герцога имела довольно широкое распространение в Нормандии. В подтверждение этого приводился такой факт: такой же напиток выпил и один из спутников Роберта Дьявола, граф Дре Вексенский, который тоже умер там, в Никее. Один из хронистов называет отравителем человека из герцогской свиты, Рауля Мовэна, который якобы по возвращении домой был признан виновным и изгнан из Нормандии.

Так отец, которому было всего 25 лет от роду, освободил тронное место и герцогскую корону малолетнему сыну. Следует заметить, что при получении такой вести многие в городах и графствах Нормандии вздохнули свободно и открыто: у герцога Роберта была тяжелая длань и крутой нрав, он ревниво относился к любому непризнанию его полной власти над подданными, кем бы они ни были.

К тому же Роберт Дьявол (он же Щедрый), как и подобные ему владетельные феодалы Средневековья, был неравнодушен к чужому богатству и «чрезмерному» достатку. То есть мог запросто ограбить и купеческий караван на лесной дороге, и взять «повышенный» налог или обыкновенный побор с богатого горожанина. Пути личного обогащения в феодальной Европе учету и классификации просто не поддаются современным исследователям Средневековья. И о них обычно не писалось в официальных хрониках и эпистолярных трудах.