И приспевши сюда, так здесь обращайтесь, как обращаются добрые дети пред отцом и матерью — любовно, благоговейно, внимательно, послушно. Скромно вошедши, станьте каждый на свое место, никому не мешая, и, очи к святыням обращая, ум же горе устремляя, творите благоговейное поклонение вездесущему, в храме же особою благодатию присущему Богу, изливая пред Ним в теплой молитве душу свою. Начав так, понудьте себя в том же расположении продержаться до конца богослужения, храня мысль нерассеянной и душу свободной от забот житейских, кои потрудитесь оставлять за порогом храма. Несмущенный помыслами и заботами ум вниманием глубоко войдет в то, что читается, поется и совершается, и, обильным светом освещаясь, духовною теплотою и веселием исполнит сердце ваше, полагая в нем в то же время семена благих дел и начинаний, кои принесут и плод во время свое. Это духовные уста, которыми прилипает душа к сосцам матери-Церкви и питается от нее сладостною, небесною пищею…

Даруй вам, Господи, хоть только одну службу так пробыть во храме! Если пробудете так, сладость такого пребывания останется неизгладимою в душе вашей и будет вас тянуть в храм Божий, как иного тянут в общество чаемое веселье и приятельская беседа. Чем чаще вы так будете в храме, тем более будет хотеться вам пребывать в нем. Чем некоснительнее будете вы удовлетворять сему желанию, тем ближе подойдете к потребности неисходно почти пребывать здесь. А когда сего достигнете, то у вас будет то же, что у апостола, который желанием желал разрешитися и со Христом быти (Флп. 1, 23). Для вас тогда сей храм молитвы будет воистину преддверием храма небесного.

Не вдруг, однако же, это дается, и не без особых предосторожностей достигается. Верно, что первое дело чтущих храм есть приметаться[20] в нем, как в дому Божием, и приметание это многоплодно и спасительно. Но избави вас Господи останавливаться на одном внешнем приметании. Нет. Надо так приметаться, чтоб и самим созидаться в жилище Божие духом, или возрастать в церковь святую о Господе (ср. Еф. 2, 22). Ходя в церковь, надобно отображать ее в себе. Это будет, когда знаменование, выражаемое ею внешне, мы возымеем в себе, в живых чувствах и расположениях. Тогда святилищем станет дух, жертвенником — сердце, священником — ум. Внимательно и трезвенно пребывающий здесь навыкает непрестанно на алтаре сердца умом приносить Богу жертвы духовные: жертву хвалы — в созерцании славы Божией и великих дел Его, жертву всесожжения — в совершенной богопреданности, жертву очищения — в сокрушении и умилении, жертву тука — в чувстве любви, теплой и всех питающей, фимиам — в непрестанном возношении ума и сердца к Богу, и прочее.

Так устрояющиеся внутренне привлекают Бога, Который, яко призираяй на Авельския жертвы (ср. Быт. 4, 4), исполняет в отношении к ним обетование Свое: вселюся в них, и похожду, и буду им Бог (2 Кор. 6, 16). Вот и церковь Бога живого, или жилище Божие, созидаемое в духе! Где же жилище Божие, там и небо, а кто небо в себе вмещает духовно, тот несомненно вступит и в истинное небо, как в верное наследие свое. Жительство наше, по апостолу, на небесех есть, к коему готовимся неба достойным пребыванием в земных, небеси подобных, жилищах Божиих.

Таково назначение храма! Дать желающим возможность, — собираясь в храмы, самим стать храмом Богу и таким образом готовыми явиться ко вступлению в Божие жилище на небесах! Это и остается вам теперь сделать, после трудов храмоздания. Да благословит вас Господь успеть и в сем последнем, как благословил успеть в первом. Аминь.

17 ноября 1863 г.

На освящение теплого придела во имя Благовещения Пресвятой Богородицы в Вознесенской церкви во Владимире

9

О благоговеинстве в храме

Шум, бывший здесь прошлое воскресенье, подает мне повод напомнить вам о благоговейном стоянии в храме Божием. Не для того хочу сказать об этом слово-другое, чтоб обличить кого, потому что из тех, кто виноват, может быть, никого нет ныне здесь с нами, а если и есть кто, давно, верно, осудил сам себя и обличил, но для того, чтоб не пропустить этого случая без замечания и не навести кого-либо на мысль, что не случилось ничего особенного.

Как ничего?! Положите, что вошел бы сюда тогда какой-нибудь невер, или раскольник, или лютеранин и католик. Что подумал бы он об нас?! И так это-то православные, сказал бы он в себе! Так это-то церковь православная?! Собрались они сюда все — большие и малые, и светские, и духовные, — Православие свое торжествуют, а какой тут беспорядок! Что же это у них за вера? Подумав так, соблазнился бы, и после уж не говори ему о святой вере нашей православной. И выходит, что в день Торжества Православия мы посрамили Православие и мать свою — Святую Церковь Православную. И оправдаться нечем.

Что нас было много — это не оправдание. Ведь это когда на рынке много собирается народу, неизбежно быть шуму и говору. А в церкви — чем больше людей, тем невозмутимее должна быть тишина и глубже молчание! Господь сказал: где два и трие собраны во имя Мое, ту есмь посреде (Мф. 18, 20). Не тем ли паче Он посреде, когда собираются не два и три, а сотни и тысячи? Господь же есть Бог мира и тишины. Опять — у каждого из нас есть ангел хранитель, ангел мирный и тихий. Здесь была тысяча ангелов таких. Какой глубокой тишине следовало бы быть здесь под осенением их, в присутствии Самого Господа?! Так Тайнозритель видит на небе тьмы бесплотных и двенадцать раз двенадцать тысяч святых, а слышит что? И бысть, — говорит, — тишина велия (Мф. 8, 26; Мк. 4, 39).

Так и у нас здесь следовало бы быть великой тишине, если б мы внимали себе и тому, за чем собираемся сюда. Как не стало такого внимания, то мысли рассеялись, и мы забыли и себя, и место и начали безобразничать. Ангелы отступили от нас, и Господь отвратил лице Свое, а от этого еще хуже стало у нас.

Не говорите: соблазн большой — как устоять? Зачем сюда зайти соблазну?! Тут ему не место. Он и не зашел бы, если б мы сами не занесли его. Если ж сами занесли, на чей соблазн слагать