Но сам Высоцкий об этом эпизоде не вспоминал, зато частенько рассказывал, как «на второй съемочный день… я должен был приставать к Тане Конюховой. А я был тогда молодой, еще скромный. Но это не значит, что я сейчас… Я тоже сейчас скромный очень… Я режиссеру говорю: «Я не буду, я ее так уважаю, она такая известная актриса. Как это я буду пытаться ее обнять? Может, что-нибудь я другое сделаю? Как-то все это мне…» Он говорит: «Да брось ты дурака валять… Ты – взрослый человек. Читал сценарий? Что ты, в конце концов?!» Я говорю: «Ну, не могу. Ну, серьезно, не лежит душа у меня. Может быть, я ей что-нибудь скажу лучше?» Мне Таня Конюхова и говорит: «Да ну, перестань, Володя! Ну… Смелее! Ну что ты?» Я долго отнекивался, наконец согласился. И это было очень приятно».

Встречаясь со студентами Усть-Каменогорского строительно-дорожного института, скромный исполнитель роли Софрона дополнил свой рассказ некоторыми деталями: «А когда я ее пытался обнять, это все видел в маленькое окошко Дима Горин. И когда остановилась машина, он, намотав предварительно кепку на кулак, должен был бить меня в челюсть. Теперь начинается самое страшное. В кино – это самый реалистический вид искусства – все должно делаться по-настоящему. Экран большой, лицо громадное – метра три величиной. И поэтому, если вы не донесете кулак до лица – сразу видно… Так вот, все делается по-настоящему… Эту сцену мы снимали девять дублей подряд, потому что шел дождь, и все время у оператора был брак… Поэтому я действовал по Евангелию – подставлял другую щеку, чтобы не распухала одна сторона лица больше другой».

Позже судьба разбросала Конюхову и Высоцкого в разные стороны лет эдак на пятнадцать. Но при случайных встречах они искренне радовались друг другу.

– Володечка!

– Ой, Танюша! Здравствуй! Как дела?

– Да нормально. Володечка, я так хочу увидеть тебя в роли Гамлета! Ну пригласи меня, пожалуйста. Я знаю, что к вам, на Таганку, не попасть…

– Хорошо, хорошо, обязательно.

Последний раз – мимолетно, на бегу, в 80-м в Останкинском телецентре. Нечаянно столкнувшись, Конюхова вскрикнула:

– Володечка!

«От неожиданности вскрикнула, – рассказывала она. – Было такое удивление… Я слышала уже, что он очень тяжело болен, что у него симптомы какого-то заболевания, печени или что-то еще, какие-то слухи по Москве ходили, что он уехал и больше не приедет… Он поворачивается… И он мне показался таким маленьким, щупленьким, худеньким, цвет лица меня поразил, землисто-желтого какого-то цвета, и еще это солнце… А я вроде такая здоровая тетка… И в его глазах засветились вот такие огоньки, засверкали: «Моя маленькая!» – и пошел так с распростертыми объятиями, мы так обнялись… А в это время меня за шиворот уже тянут: давай, Таня, опаздываем! А я к нему: «Володечка, Володечка, будь счастлив, дорогой, я тебя так люблю, я тебя так люблю!» И c этими словами я убежала…»

* * *

В том же 1961 году – благодаря кино! – случился молниеносный, как, впрочем, и многое другое в жизни Высоцкого, роман с Людмилой Абрамовой, будущей матерью двух его сыновей.

Вечный второй режиссер «Ленфильма» многоопытная Анна Давыдовна Тубеншляк десантировалась в Москву в поисках актеров для будущего фильма «713-й просит посадку». Просматривала картотеки на студиях, ходила по театрам. В Пушкинском обратила внимание на молодого актера: «У него было очень любопытное, неординарное лицо». Познакомились, обменялись координатами, условились о вызове на пробы. Правда, народный и всенародный мэтр театра и кино Борис Чирков, работавший тогда в Пушкинском, довольно скептически отнесся к ее выбору:

– Смотри, Аня, натерпишься с ним. Хотя парень и одаренный.

Но Анна Давыдовна все же отстояла свой выбор. Летом Высоцкий был вызван на пробы в Питер. А в начале осени – уже на съемки.

Только на какие шиши? Спасибо, Аркан Свидерский выручил – раздобыл деньжат на поездку. Проводы устроили дома у Кохановского. После застолья всей компанией отправились на Ленинградский вокзал. Всем им ужасно нравилось, что друг их едет не просто так, а в киноэкспедицию. Звучит!

В окне вагона Миша Туманишвили сразу заметил красивую молодую женщину. Толкнул локтем приятеля: смотри! Тубеншляк, которая отправляла «своих» в Питер, подсказала: это тоже актриса, Люся Абрамова, будет сниматься в «713-м…». Миша возьми да и ляпни в шутку: «Смотри, Вовка, чтобы эту девочку из Ленинграда обязательно привез!»

Впрочем, Люся, девушка гордая и независимая, к мужским знакам внимания давно привычная, глаз поднять на подвыпившую компанию не пожелала. И позже говорила: «Если верить тому, что Володя видел меня на вокзале в Москве и запомнил, – он-то знал… А я не знала».

По свидетельству Свидерского, дальше события на вокзале развивались по стандартному сценарию. Кохановский рванул в привокзальный буфет за «посошком». Пока гонец отсутствовал, в купе травили анкедоты, расчехлили гитару и совсем уж кстати вспомнили старую, еще довоенную песню легендарного Максима, по которой Бориса Петровича Чиркова все узнавали и пускали всюду.

А Кохановский словно сгинул. Когда любопытствующий Аркадий Свидерский выглянул в коридор, проводница его «успокоила»: «Милый, да мы уж полчаса как едем…»

В поезде свидание Владимира с Люсей, к счастью, не состоялось. Почему «к счастью»? А то вроде неизвестно, чем обычно заканчиваются подобные знакомства – по окончании пути обязательно возникает обоюдное жгучее желание поскорее, раз и навсегда распрощаться. С попутчиком. И с попутчицей.

…Увидев Люсю Абрамову на съемочной площадке, постановщик «713-го…» Григорий Никулин сразу оценил профессионализм Тубеншляк: то, что нужно! «Была необыкновенно красивой, – позже вспоминал он, – с огромными, от переносицы до ушей, серо-голубыми глазами…»

Молодая изящная актриса, «мисс ВГИК», конечно, сразу попала в поле зрения околокиношных питерских сердцеедов. Вокруг нее образовался круг «постоянных друзей-поклонников»: кинодраматург Александр Володин, художник Гера Левкович, молодой актер Володя Карасев. Они были галантными, остроумными, талантливыми и, конечно же, нищими.

11 сентября 1961 года, выложив последние рубли официанту «восточного зала» ресторана в «Европейской», кавалеры проводили очаровательную московскую гостью до гостиницы «Выборгская», а сами, опаздывая на последний перед разводом невских мостов трамвай, пересчитывали копейки…

У входа в гостиницу Людмила столкнулась с изрядно подвыпившим парнем: «И пока я думала, как обойти его стороной, он попросил у меня денег, чтобы уладить скандал в ресторане. У него была ссадина на голове, и, несмотря на холодный, дождливый ленинградский вечер, он был в расстегнутой рубашке с оторванными пуговицами. Я как-то сразу поняла, что этому человеку надо помочь…»

Сердобольная Люся подошла к администраторше, но та, конечно, отказала, мол, дашь денег, а потом ищи-свищи. Обратилась к знакомым по киногруппе – все на «бобах» – у самого «состоятельного» Левы Круглого в кармане оказалась трешка… У Кости Худякова – рубль с мелочью. Тогда Люся с трудом стащила с пальца золотой с аметистом перстень (бабушкин, фамильный!) и отдала страдальцу, который по-прежнему мерз у ресторана. Он отнес перстень мэтру, предупредив, что завтра его непременно выкупит.