Положение стало еще хуже, когда в среду вечером Тобик уселся посреди большой комнаты и завыл, громко и жалобно. Отец Оксаны побледнел, а мать схватилась за сердце. Я подхватила щенка и поспешно унесла в другую комнату. Прижав к себе пушистое дрожащее тельце, я упрашивала его замолчать. Поначалу Тобик визжал и отчаянно брыкался, затем притих и только тихонько поскуливал, глядя на меня огромными печальными глазами.

Я принялась тихонько покачивать его, шепча:

– Все будет хорошо, малыш. Твоя хозяйка обязательно найдется. Обязательно. Поверь мне…

Плохо, что сама я в это уже не верила.

Бориса я все эти дни избегала, да и времени отвечать на его звонки у меня не было – я торчала у соседей с утра до вечера. Я так часто звонила в больницы и морги, что в некоторых меня начали узнавать по голосу, но помочь ничем не могли.

Оксана как в воду канула.

А на работе ждал сюрприз. Под этим понятием обычно подразумевается нечто неожиданное и приятное. Так вот, в данном случае это был неприятный сюрприз. У дверей института вместо знакомого дяди Саши меня встретил совершенно незнакомый лейтенант в форме. Он изо всех сил старался выглядеть солидно. Я усмехнулась про себя. Это был хорошенький мальчик лет двадцати и, подозреваю, что это было его первое серьезное поручение. Порозовев от смущения он преувеличенно строгим голосом потребовал у меня паспорт. К счастью, я всегда ношу его с собой, поэтому с готовностью протянула документ стражу порядка. Пока он изучал его от корки до корки, я поймала взгляд дяди Саши и вопросительно приподняла брови, едва заметно кивнув в сторону лейтенантика. Дядя Саша только удрученно махнул рукой и отвернулся.

Сверив мою фамилию с каким-то длинным списком, лежащим на столе, мальчишка вернул паспорт и пробасил:

– Можете пройти.

У него это вышло весьма забавно и мне захотелось щелкнуть в ответ каблуками, взять под козырек и гаркнуть «Есть!».

Вместо этой хулиганской выходки я попыталась воспользоваться случаем и прояснить обстановку:

– А по какому поводу такие строгости? – Невинно поинтересовалась я.

– Проходите, гражданка Локтева. – Нахмурив светлые брови, отрезал лейтенант. Вот еще. Не хочет отвечать – не надо, но зачем же сразу обзывать меня гражданкой?

Я пожала плечами и пошла к одному из служебных лифтов. Ломались они гораздо чаще, чем находились в рабочем состоянии, но сегодня, как ни странно, оба оказались в исправности, что несколько подняло мне настроение. Дожидаясь, пока кабина спустится на первый этаж, я еще раз оглянулась. У входа топтались трое преподавателей, недоуменно переглядываясь между собой. Милиционер придирчиво изучал их документы. Похоже, случилось что-то серьезное.

В приемной деканата я застала Софью Николаевну, профессора Фетисова и Ольгу Васильевну. Они что-то оживленно обсуждали и смолкли при моем появлении. Мне показалось, что обнаружив, что это всего лишь я, они все разом вздохнули с облегчением. Интересно, кого они ожидали увидеть? Мелькнувшая в голове мысль, что милиционер в холле далеко не единственный в этом здании, не показалась мне такой уж невероятной.

– Кто-нибудь просветит меня по поводу расширения штата сотрудников института? – Спросила я. – Я говорю о симпатичном лейтенантике у входа. У меня такое впечатление, что я пропустила нечто важное.

– Здравствуйте, Лизочка. – Со вздохом приветствовал меня профессор, поправляя на носу очки. – Вы правы. У нас тут черт те что творится. Милиция, проверка документов, допросы… – Он еще раз вздохнул и удрученно покачал головой.

– Допросы? – Искренне удивилась я.

– Вот именно! – Расстроенно воскликнул профессор. – Вы можете себе это представить?

Я в недоумении посмотрела на Ольгу Васильевну и Софью Николаевну. Причем последняя ответила мне таким неприязненным взглядом, как будто подозревала, что в обрушившихся неприятностях виновата именно я. Ольга Васильевна выглядела усталой и обеспокоенной, ее подвижный рот был плотно сжат, хотя взгляд был спокойным и твердым.

– Вы ведь еще ничего не знаете. – Сказала она мягко. – Давайте пройдем в мой кабинет и я введу вас в курс дела. Думаю, в данной ситуации это необходимо.

Все еще ничего не понимая, я последовала за ней. В кабинете она указала мне на стул, сама села за свой письменный стол и несколько минут собиралась с мыслями, прежде чем сказать:

– В институте произошло чрезвычайное происшествие. Выяснилось, что за два последних месяца пропали пятеро наших абитуриенток.

– О, Господи! Пять? – Прошептала я, не веря своим ушам.

Ольга Васильевна взглянула на меня более пристально и спросила, причем тон ее голоса стал намного прохладнее:

– Мне кажется, что вас это не слишком удивляет, Лиза. В чем дело? Вам что-то известно об этом деле?

– Нет. Я не знала, что их уже пять… – Задумчиво проговорила я.

– Как это «уже»? А сколько их было? Лиза, я вас не понимаю! – Она заметно нервничала и машинально теребила маленькую белую полоску пластыря на пальце. Почему-то я уставилась на этот пластырь, который выглядел совершенно нелепо на ее ухоженной руке и не могла отвести от него глаз. Ольга Васильевна заметила это и сжала руку в кулак.

– Почему вы молчите, Лиза? Что вы знаете о пропаже девушек?

– Значит, пропадали только девушки? – Ответила я вопросом на вопрос.

– Да. Только девушки. Но я все еще жду объяснений.

– Объяснять, собственно говоря, нечего. – Пожала я плечами, понемногу приходя в себя после оглушительной новости. – Моя соседка, Оксана Сазеева, собиралась поступить в наш институт. Так вот, после того, как она вошла в аудиторию приемной комиссии, чтобы подать документы, ее никто не видел вот уже несколько дней. Это все.

Вентцель опустила глаза, просматривая какой-то список, лежащий перед ней на столе и сказала упавшим голосом:

– Да, эта девочка есть в списке пропавших. – Она откинулась на спинку стула и устало прикрыла глаза.

– Когда стало известно о том, что девушки исчезли? – Осторожно спросила я.

– Вчера. Родители девушек утверждают, что их дети исчезли из стен нашего института. Есть свидетели, как они сюда входили, но, как и в случае с вашей соседкой, никто не видел их после. Мы даже не знаем, покидали они здание или нет. Они просто исчезли, войдя сюда. Бред какой-то.

Я понимала, что она должна сейчас чувствовать. Если все окажется правдой, то репутации института будет нанесен громадный ущерб.

– У них есть какая-нибудь версия? – Спросила я как можно деликатнее.

– Не знаю. Они не ставят нас в известность относительно своих соображений по этому поводу. Допрашивают всех подряд, вместе и по очереди. Мне показалось, что они считают, что это дело рук какого-то маньяка.

– Маньяка? Возможно. Но чем он руководствовался? И почему выбирал жертв именно в нашем институте? Он что, противник медицины?