мне сказал, что я люблю маму и я боюсь потому, что люблю тебя?

Малыш обнаруживает здесь поистине превосходную ясность. Он дает понять, что в нем борется любовь к отцу с враждебностью к отцу из-за его роли соперника у матери, и делает отцу упрек в том, что тот до сих пор не обратил его внимание на это взаимодействие сил, вылившееся в тревогу. Отец еще не совсем его понимает, ибо только во время этой беседы он убеждается во враждебности к нему малыша, в которой я его уверял в ходе нашей консультации. Происшедшее затем, о чем я сообщаю в неизмененном виде, собственно говоря, является более важным для просвещения отца, чем для маленького пациента.

К сожалению, значение этого упрека я понял не сразу. Поскольку Ганс любит мать, он, видимо, хочет меня спровадить, чтобы занять место отца. Это подавленное враждебное желание превращается в тревогу за отца, и он приходит рано утром ко мне, чтобы увидеть, не ушел ли я. К сожалению, в этот момент всего этого я еще не понимал и говорю ему: «Когда ты один, ты скучаешь по мне, и ты ко мне приходишь».

Ганс. Когда тебя нет, я боюсь, что ты не придешь домой.

Я. Разве я когда-нибудь тебе угрожал, что не приду домой?

Ганс. Ты – нет, но мама – да. Мама сказала мне, что она больше не приедет. (Вероятно, он плохо себя вел, и она пригрозила ему уходом.)

Я. Она это сказала потому, что ты себя плохо вел.

Ганс. Да.

Я. Значит, ты боишься, что я уйду, потому что ты себя плохо вел, и поэтому ты приходишь ко мне.

За завтраком я встаю из-за стола, на что Ганс говорит: «Папа, не убегай отсюда!» Мне бросается в глаза, что вместо «уходи» он говорит «убегай», и отвечаю: «Ага, ты боишься, что лошадь отсюда убежит?» Он смеется.

Мы знаем, что эта часть страха Ганса обустроена двояким образом: страх перед отцом и страх за отца. Первый происходит от враждебности к отцу, второй – от конфликта между нежностью, которая здесь реактивно преувеличена, и враждебностью.

Отец продолжает:

Это, несомненно, начало важной части. То, что он решается, самое большее, выйти за ворота, но не отходит от дома, что при первом приступе тревоги он возвращается с половины пути, мотивировано страхом не застать родителей дома, потому что они ушли. Он прилип к дому из любви к матери, он боится, что я уйду из-за его враждебных желаний по отношению ко мне, тогда он был бы отцом.

Летом я постоянно ездил из Гмундена в Вену, поскольку этого требовала работа, и тогда он был отцом. Напомню о том, что страх лошадей связан с переживанием в Гмундене, когда лошадь должна была отвезти багаж Лиззи на вокзал. Вытесненное желание, чтобы я поехал на вокзал и тогда он останется с матерью один («лошадь должна уехать»), превращается в страх перед отъездом лошадей, и действительно, ничто другое не повергает его в столь большую тревогу, как отъезд кареты со двора находящейся против нас главной таможни и движение лошадей.

Эту новую часть (враждебные помыслы против отца) удалось выявить только после того, как он узнал, что я не сержусь на него за то, что он так любит маму.

После обеда я опять выхожу с ним за ворота; он снова ходит перед домом и остается там даже тогда, когда проезжают кареты, испытывает тревогу только при виде отдельных карет и бежит в прихожую. Он также мне объясняет: «Не все белые лошади кусаются»; это значит: благодаря анализу некоторые белые лошади уже осознавались в качестве «папы», они больше не кусаются, но остаются еще другие лошади, которые кусаются.

Обстановка перед воротами нашего дома следующая: напротив находится склад налогового управления с погрузочной платформой, к которой весь день подъезжают телеги, чтобы забрать ящики и т. п. От улицы эту территорию двора ограждает решетка. Напротив нашей квартиры находятся ворота, ведущие в этот двор (рис. 2).

Рис. 2

Я уже несколько дней замечаю, что Ганс особенно боится, когда телеги въезжают во двор или из него выезжают и при этом должны повернуть. В свое время я спросил его, почему он так боится, на что он мне сказал: «Я боюсь, что лошади упадут, когда поворачивает телега» (А). Так же сильно он боится тогда, когда телеги, стоящие перед погрузочной платформой, вдруг приходят в движение, чтобы отъехать (Б). Кроме того (В), он больше боится крупных ломовых лошадей, чем маленьких; крестьянских лошадей – больше, чем элегантных (как, например, в фиакрах). Он также больше боится, когда карета проезжает мимо быстро (Г), чем когда лошади тяжело ступают. Разумеется, эти отличия отчетливо проявились только в последние дни.

Я хотел бы сказать, что в результате анализа не только пациент стал храбрее, но и осмелела его фобия, которая решается себя показать.

5 апреля Ганс опять приходит в спальню, и его отправляют обратно в свою кровать. Я ему говорю: «Покуда ты будешь утром приходить в нашу комнату, страх лошадей не исчезнет». Но он упрямится и отвечает: «Я буду все-таки приходить, пусть и буду бояться». Стало быть, он не хочет, чтобы ему запрещали приходить к маме.

После завтрака мы должны спуститься. Ганс очень этому рад и задумывает вместо того, чтобы остаться, как обычно, у ворот, перейти через улицу во двор, где он довольно часто видел, как играют уличные мальчишки. Я ему говорю, что обрадуюсь, если он перейдет улицу, и пользуюсь поводом, чтобы спросить, почему он боится, когда приходят в движение нагруженные телеги (Б).

Ганс. Я боюсь, когда стою у телеги и телега быстро отъезжает, а я стою на ней, хочу оттуда влезть на доску (погрузочную платформу), и я уезжаю вместе с телегой.

Я. А когда телега стоит? Тогда ты не боишься? Почему?

Ганс. Когда телега стоит, я быстро вхожу на нее и перехожу на доску. (Рис. 3.)

Рис. 3

(Стало быть, Ганс собирается перелезть через телегу на погрузочную платформу и боится, что телега уедет, когда он будет на ней стоять.)

Я. Может быть, ты боишься, что если уедешь с телегой, то не приедешь больше домой?

Ганс. О нет; я ведь всегда могу еще