В коридоре было уже не продохнуть от дыма, а со стороны лестницы доносился треск горящего дерева, и сквозь дымовую завесу можно было разглядеть языки пламени. Я метнулся в обратную сторону, но там ситуация была не лучше.

— С двух сторон подпалили! — закашлявшись, прохрипел князь. — Сюда!

Мы, плечом раскрыв двери, ввалились в библиотеку. Здесь дышалось чуть свободнее — двери были заперты, и дыма просочилось меньше.

Я усадил князя в кресло, сам же снова запер двери и бросился к окну. Раздраженно дёргая заржавевшие шпингалеты, наконец, раскрыл одну фрамугу настежь, и внутрь ворвался холодный ночной воздух. Высунувшись в окно по пояс, я оглядел двор. Внизу шумели кусты, подступающие к самой стене дома. Окно выходило на задний двор, где располагалось что-то вроде декоративного сада, только изрядно запущенного. Со стороны же входной двери слышался какой-то странный стук — будто кто-то гвозди вбивает.

А может, так и есть? Управляющий, паскуда! Мало того, что дом поджёг, так ещё и двери заколачивает, чтобы не выбрался никто. И служанок что-то не слышно. Успели убежать или всё-таки в доме?

Откуда-то с улицы долетали отзвуки пожарного колокола, но, боюсь, отсидеться до приезда пожарных не получится. Огонь распространялся ужасающе быстро — старый деревянный особняк трещал, как огромный костёр, едкий дым же начало затягивать даже из окна.

Прыгать высоковато, но рядом с окном проходит водосточная труба. Можно попробовать спуститься по ней. Даже если сорвусь — это всего лишь второй этаж. Хотя при должном старании ноги можно переломать и просто спускаясь с крыльца.

Но я-то ладно. А вот способен ли старик на такую акробатику…

— Придётся прыгать, князь, — обернувшись вглубь комнаты, выкрикнул я. — Как, есть ещё порох в пороховницах?

Аскольд не ответил, и я мысленно выругался.

— Князь?..

Хозяин дома сидел в кресле, уронив голову на грудь, будто задремал. Но мне даже не пришлось подходить к нему, чтобы понять, что он уже мёртв. Его аура съежилась, как и у убитого упыря, застыв светящимся облачком эдры. Когда я всё же приблизился и осторожно прикрыл князю глаза, это облачко втянулось в меня, сливаясь с моей аурой воедино, как две лужицы ртути.

Всё-таки эдру точно можно поглощать не только из мёртвых демонов, но и из других Одарённых. Об этом князь не рассказал. Впрочем, он вообще очень мало успел мне рассказать.

Время поджимало, меня всё ещё потряхивало от адреналина после схватки с упырём, но мыслить я продолжал на удивление хладнокровно.

У князя, похоже, опасные враги, которые всё же добрались до него. Он предупреждал об этом, и именно поэтому торопился поскорее сбагрить меня из города. Значит, оставаться в Демидове нельзя. Вот только как я доберусь до Томска без гроша в кармане?

В щель под дверью валил густой дым. Высовываться в коридор я не решился — там, судя по звукам, огонь стоял уже стеной, вовсю трещали балки перекрытий, грозя обвалиться на голову. Да и здесь всё с минуты на минуту вспыхнет, как свечка. Одни бумаги кругом.

Я огляделся, выискивая, что ценного можно вынести. В кабинете Аскольда должен был быть сейф, но до него уже не добраться. Здесь, в библиотеке, наверняка много редких книг, но я в них не разбираюсь, а хватать первые попавшиеся нет смысла.

Впрочем, парочку я всё же сгрёб со стола, в том числе недочитанный учебник по истории. Пошарив по ящикам, раздобыл несколько перьевых ручек и карандашей, круглые часы на цепочке, нож для бумаг, ещё какую-то мелочёвку. Вроде и безделушки, но все достаточно дорогие на вид — серебряные или с позолотой.

Всю нехитрую добычу сунул в портфель, вытащенный из тайника князя. Внутри тоже были какие-то старые, местами уже полуистлевшие бумаги — письма в конвертах, потрёпанная записная книжка, какие-то карты и тетради. Вспомнил про пистолет за поясом, и тоже отправил его в сумку.

На этом обыск пришлось заканчивать — комната настолько наполнилась дымом, что находиться в ней было попросту опасно. Глаза слезились, лёгкие саднило от дыма. Я и так пригибался к самому полу, прикрывая нижнюю часть лица рукавом и стараясь не вдыхать глубоко.

Защелкнув застёжки сумки и перекинув её на лямке подальше за спину, я взобрался на подоконник и, бросив прощальный взгляд на едва различимого в дыму князя, спрыгнул вниз, во тьму.

Говорят, дом выгорел дотла буквально за полчаса. Остались стоять только печные трубы и каркас из толстенных брусьев камнедрева — его огонь не берёт.

Чёрные, прогоревшие до углей деревянные обломки с хрустом рассыпались под ногами. Позёмка гнала хлопья пепла, смешивая их с ранним колючим снегом. Изо рта вырывались белёсые облачка пара.

Первый настоящий снег. И первые заморозки. А ведь ещё даже не сентябрь. Совсем недавно, лет пятьдесят назад, снег в Демидове выпадал не раньше октября. Но дыхание Ока зимы всё злее и ближе. Даже по ту сторону Урала уже чувствуется.

Грач остановился в нескольких шагах от обезображенных огнём тел, выложенных пожарными в ряд на куске брезента. Сделав своё дело, пожарные поспешили отойти подальше, морщась и кашляя от отвратительного запаха горелого мяса. Грачу с его звериным нюхом было вдвойне тяжело, но он заставил себя подойти ещё ближе. Застыл, тяжело опираясь на чёрную трость с рукояткой в виде птичьей головы.

Двое мужчин и две женщины. Один из мужчин обезглавлен, из спины его торчит кавалерийская сабля. Выдернуть её пожарные не то не смогли, не то не захотели — так и уложили тело ничком, будто пришпиленного булавкой жука.

Грач прислушался к себе, пытаясь понять, какие эмоции испытывает. Всё же Лазарев был ему братом. Не в общем смысле, как все члены Стаи. Гораздо ближе. Он сам в своё время обратил его, поделился своим Даром. Говорят, это образует незримую связь, обрывать которую больно.

Но он ничего не чувствовал, кроме обычных и понятных в этой ситуации горечи, досады и злости на убийцу. А ещё — неприятно саднило под ложечкой в преддверии тяжелого разговора с начальством.

Ему неведом был страх в обычном человеческом понимании. Однако он прекрасно осознавал, под какой удар неудача Лазарева подвела и его самого, и всю Стаю. Под угрозой больше, чем его работа или жизнь. У Стаи в кои-то веки появился шанс исправить несправедливость, тянущуюся ещё со времен Петра Великого. И сейчас эта возможность грозит сорваться.

Аспект Зверя имеет ту же природу, что и Дары других нефилимов. Однако другим Дары приносят власть, богатство, уважение, высокие чины и наследуемые дворянские титулы. Дети Зверя же с самого начала превратились в изгоев. Их называют упырями, вампирами, вурдалаками. Боятся. Ненавидят. Истребляют везде, где обнаружат.

Никто толком не знает, почему так повелось. Может, дело в личной неприязни Петра — тот, особенно под конец жизни, вообще много странностей творил. А может, других нефилимов пугает умение упырей поглощать чужую эдру, в том числе из живого носителя. Они наверняка воспринимают это как угрозу.