Рядом с ним шел сержант Паттерсон, краснолицый здоровяк. Даже не глядя на него, известно, что усадьба произвела на сержанта сильное впечатление. Сам Вуд не особенно восхищается готикой, которая сопровождает его всю жизнь. Предпочитает старый палладианский стиль[2]времен своих предков. Такая архитектура отвечает его представлению о гармонии, симметрии и пропорциональности. А тут только посмотрите, с отвращением поморщился он. Стрельчатые окна уместны в храме, но не в жилом доме. О чем вообще думал архитектор, возводя эту башню?..

— Рапунцель, Рапунцель, проснись, спусти свои косыньки вниз… — невольно пробормотал он вслух.

— Не понял, мистер Вуд?.. — опасливо спросил сержант Паттерсон.

— Забыл сказки братьев Гримм?

— Не могу сказать, сэр. — Паттерсон покраснел от натуги. — Гензель и Гретель… — неуверенно добавил он.

Ну ладно. Вуд сжалился, объяснил про Рапунцель и башню.

— А, вот оно что, сэр, — понял Паттерсон. — Чудной дом. Красивый.

Вуд неожиданно разозлился:

— Красивый или нет, мы тут не для того, чтобы кланяться и пресмыкаться, ясно? Даже если Оукли джентльмен, он все равно подозреваемый.

— Так точно, сэр, — сказал Паттерсон с прежним сомнением.

Возможно, подумал Вуд, не следовало его брать. Показания мог записывать констебль Бишоп, тонко понимающий субординацию и не обращающий никакого внимания на обширные усадьбы с живущими там джентльменами.

Дверь открыла девушка в накрахмаленной до ледяного сахарного хруста наколке на голове и в фартучке.

— Чего вам? — развязно спросила она, распознав с первого взгляда, что перед ней не джентльмены, и откровенно давая понять, что им надо пройти к черному ходу для обслуживающего персонала.

Чуя рядом смущенного сержанта Паттерсона, Вуд громко объявил:

— Инспектор Вуд из бамфордской полиции к хозяину. Надеюсь, он дома?

Горничная сразу сменила манеру, охваченная любопытством:

— Здесь, сэр, только на конюшне. Вроде лошадь его охромела. Коновала ждет.

— Ну, пока ждет, можно и побеседовать. Сходи за ним, будь любезна.

Девушка тряхнула крахмальной наколкой:

— Ладно. Желаете зайти?

Визитеры переступили порог. Паттерсон огляделся в поисках половика, чтобы вытереть ботинки, и совсем смутился, видя лишь дорогой турецкий ковер.

— Давайте ваши шляпы. — Горничная осторожно взяла котелки, словно боясь заразиться, положила на столик в прихожей, провела полицейских в маленькую гостиную.

Вуд догадывался, что где-то есть большая, затянутая бархатом, которой их не удостоили.

Паттерсон взмок от волнения.

— Блокнот захватил, сержант? — грубовато спросил Вуд. — Приготовься записывать. Постарайся на сей раз без ошибок.

Прошло восемь минут по золоченым часам на каминной полке, прежде чем явился Оукли. Распахнул дверь, вошел быстрым шагом, уставился на посетителей с агрессивным видом. Он был в бриджах и сапогах для верховой езды, но без пиджака, в рубашке и жилетке. Видно, снял пиджак, осматривая лошадь. Интересно, что даже не стал переодеваться, узнав, кто его ожидает в гостиной.

— Догадываюсь, зачем пришли, — язвительно сказал он. — Наслушались гнусных сплетен, которые разносит та самая Баттон.

Выглядит неплохо, заключил про себя Вуд. Темные кудри, роскошные усы. Инспектор однажды пробовал отпустить усы, но сдался под насмешливым взглядом дочки. Раскрасневшийся в данный момент Оукли был высок, отлично сложен, бриджи плотно облегали мускулистые ляжки. Да, такие мужчины нравятся дамам.

— Если не возражаете, сэр, у меня есть несколько вопросов, — сдержанно проговорил Вуд.

— Конечно, возражаю, будь я проклят! Хотя, пожалуй, лучше сразу покончить. Садитесь. А вы, — обратился Оукли к Паттерсону, — должно быть, записывать будете?

— Так точно, сэр, — задохнулся бедняга. — Если не возражаете.

Вуд испепелил его взглядом.

Оукли не потрудился ответить, сел в кресло.

— Ну, давайте. Спрашивайте. Мне скрывать нечего.

— Пожалуй, начнем со дня смерти вашей жены. — Инспектор прикрыл рот ладонью, прокашлялся. — Тяжелая тема, и мне очень жаль, что приходится ее затронуть.

— Правда? — Оукли издал краткий смешок. — Хотите меня одурачить? Ну что? Она умерла поздно вечером, после одиннадцати.

— Да, сэр. Это мне известно. Хотелось бы услышать, что было днем. Как я понял, вы ездили в Бамфорд и были в аптеке мистера Бакстера?

— И что? Все это обсуждалось на следствии после кончины жены. Она очень сильно страдала после удаления зуба. Доктор Перкинс прописал настой опия, что подтвердил на следствии. Я приобрел лекарство у Бакстера.

Паттерсон трудолюбиво записывал, тяжело дыша ртом, как обычно в минуты предельной сосредоточенности.

— Вы с женой были в добрых отношениях, сэр?

Вуд подметил искру в глазах собеседника.

— Чертовски неделикатный вопрос. Да, спасибо, у нас были прекрасные отношения. — Оукли помолчал, передернул плечами. — Случались иногда разногласия, как у любых супругов, однако несущественные. — Он внезапно взглянул прямо в глаза инспектора. — У меня не было ни малейших причин желать смерти жены. Помимо всего прочего, у нас был — есть — маленький сын. Неужели я стал бы лишать его матери?

Вуд не ответил, вместо того вновь сдержанно спросил:

— Как я понимаю, ваша жена была состоятельной женщиной?

— Действительно, у нее имелся кое-какой капитал.

Вуд выпятил губы:

— Насколько я слышал, довольно значительный, сэр. Неплохой доход от предприятий и фабрик, в том числе на севере… прядильни и торговля шерстью… И по-моему, еще столичная компания, «Лондон кемикалс», если не ошибаюсь…

— Не валяйте дурака, инспектор, — саркастически бросил Оукли. — Вам прекрасно известно название. Мне сообщили, что вы там побывали. Расспрашивали о моем последнем визите.

— Вы нанесли его за месяц до смерти жены, — сказал Вуд. — Решали от ее имени какие-то деловые проблемы.

Хотя это был не вопрос в точном смысле, Оукли все же ответил:

— Конечно. Моя жена замужняя женщина, на ней лежали дом и хозяйство. Она не могла разъезжать по заводам и фабрикам, расспрашивать про доходы и убытки! Вдобавок, когда мы поженились, ей было всего восемнадцать. К вашему сведению, я регулярно наведывался на все предприятия, с которых она получала доход. Если не присматривать, непременно возникнут проблемы.