Хотя звонка она не слышала. Апельсинчик не была робкой или зашуганной. Напротив. Мужчинами она всю жизнь вертела как хотела и никогда их не боялась. Ее обаяние было ее главным оружием. Поэтому она замедлила шаги, решив пропустить «бейсболку» вперед, да еще и пошутить:

– Не от меня ли убегаете, мужчина?

И почти тут же он ее и догнал. Людмила обернулась и увидела лицо, которое показалось ей пустым. Ни глаз, ни рта. Тень от огромного козырька и черная маска. Сам парень тоже был весь в черном. Людмила открыла было рот, чтобы выдать заранее заготовленную шутку, но парень внезапно схватил ее за шею огромной ручищей и потянул в темноту. От неожиданности Людмила выпустила из рук сумку и, хрипя, шагнула за ним. Туда, где грозно темнели елки, чьи стволы внизу были завалены сугробами. Вот в этот сугроб парень ее и тащил.

– Помогите! – отчаянно заорала она.

Ей так показалось: заорала. На самом деле она издала еле внятный писк, и тут же другая рука зажала ей рот. Она почувствовала горько-кислый привкус кожи: рука была в перчатке.

Маньяк повалил Людмилу в снег и рванул полы шубы так, что посыпались пуговицы. Потом навалился на нее всем телом так, что она почти перестала дышать. Мужчина был высок ростом и казался огромным. Вот тут Людмила поняла, что сейчас ее будут насиловать и убивать. Она забарахталась, словно тонула, да так оно и было. Она стремительно уходила в темноту, в ту ледяную черную глубину, из которой уже не выплыть. На нее из-под козырька бейсболки пустыми глазницами смотрела смерть. Людмиле вдруг захотелось увидеть ее лицо и она, высвободив одну из рук, отчаянно рванула маску с маньяка. И тут же в глазах стало темно: его стальные пальцы сдавили горло.

Она умирала. Значит, он будет насиловать либо ее остывающее тело, либо ударит, лишив возможности сопротивляться, но не сразу убьет. И это еще страшнее, потому что она все будет чувствовать.

Она не хотела умирать так. Из-за собственной глупости, раздираемая болью и в страшных мучениях. Она сама когда-то готовила эти передачи, будучи телеведущей. Журналистика вещь жестокая, да и зрителям нужно погорячее. Перед глазами замелькали яркие картинки, кадры из криминального видео, фото растерзанных жертв…

– А-а-а!!! – беззвучно закричала она, потому что шею сдавливали сильные безжалостные пальцы.

Она была сильной женщиной, поэтому рванулась снова и замолотила руками, ничего уже не видя и почти не чувствуя.

И вдруг его руки разжались.

– Алекс, назад! Фу, Алекс! – раздался в парке мужской бас.

К ним неслась какая-то тень.

«Собака, – мелькнула мысль в Людмилином угасающем сознании. – Это большая собака».

Это и в самом деле был дог. Большой, но хорошо воспитанный. Он гавкнул пару раз, но не кинулся к ним, а, напротив, свернул к заснеженным кустам и поднял заднюю лапу. Пометить территорию.

– Алекс! – вновь раздался в звенящей тишине низкий мужской голос.

Маньяк скатился с Людмилы и торопливо встал. Дог тоже стоял теперь на почтительном расстоянии. Словно сквозь вату, которой в три слоя была обернута голова, Людмила услышала, как пес еще раз тявкнул, но не грозно, а дружелюбно. Маньяк испугался скорее не собаки, а ее хозяина. Потому что торопливо стал выбираться из сугробов обратно на расчищенную парковую дорожку, оставив свою жертву в снегу под елками.

Людмила открыла глаза и увидела, как один мужчина удаляется, а другой приближается к ней. Она уже не знала, чего ждать и кого бояться, поэтому замерла.

– Алекс, ну что ты за пес, – обладатель внушительного баса оказался тщедушным мужичком, метр с кепкой. Чуть выше самой Людмилы, это она поняла даже лежа.

Какой-то дрищ, но зато с догом! Собака отвагой не блещет, так же небось, как и ее хозяин, но жизнь Людмиле спасла.

– Давай-ка выбираться отсюда, – ласково сказал хозяин догу и поманил его на освещенную дорожку.

Людмила зашевелилась, поняв, что надо бы привлечь их внимание, а не оставаться здесь, в темноте одной. Но пока она очухивалась, мужчина с собакой уже ушли.

«Что делать? – подумала она в ужасе. – Я боюсь! Вдруг он вернется? Увидит, что свидетели ушли, и снова примется за меня!»

Она в панике зашарила по карманам в поисках мобильного телефона. Надо звонить мужу! Сергей болен, у него температура, но не умирать же! Да еще так страшно! Она не сразу вспомнила, что телефон остался дома, а когда до Людмилы это наконец дошло, стало еще страшнее.

Вместо того чтобы выйти на расчищенную парковую дорожку, Людмила, проваливаясь по колено, а то и по пояс в снегу, стала пробираться к забору. Там было шоссе, по которому проносились редкие машины. Эта часть парка тонула в темноте, но зато здесь можно было затаиться в случае опасности. Людмила время от времени замирала и прислушивалась. Не гонятся ли за ней? И жадно смотрела на огни многоэтажек там, за забором, где было светло и были люди! Она кое-как добралась до железной решетки, боясь обернуться. И буквально поползла вдоль нее, отыскивая калитку.

Ледяные прутья насквозь промороженной решетки обжигали пальцы даже сквозь теплые перчатки. Людмила то и дело повисала на заборе, отчаянно цепляясь за эти стальные прутья и стараясь не потерять сознание. Скуля от бессилия, она какое-то время висела в ледяной темноте, а потом, собравшись с силами, ползла дальше. Понимая: если она отключится хоть на минуту, то замерзнет здесь, в парке, почти в самом центре Москвы. Потому что мороз градусов двадцать, а шуба расстегнута: пуговицы оторваны, пояс потерялся во время борьбы. В ботинки набился снег. Руки дрожали, в горле першило. Она держалась из последних сил. Кричать боялась, потому что маньяк мог идти по ее следу. Крикнуть – значит обнаружить себя.

Наконец она увидела спасительную калитку и сделала последний, отчаянный рывок. Икры обеих ног свело судорогой. Держась за калитку, Людмила опустилась на колени, на расчищенную, твердую как камень дорожку и зарыдала уже от счастья. Мимо проехала машина. Не остановилась, но все равно: здесь было движение, а не пустота, как в парке. Он сюда не пойдет.

Она какое-то время стояла на четвереньках, словно собака, и жадно дышала. Просто дышала. Потом медленно поднялась. Ноги дрожали, но идти она могла.

Людмила не помнила, как добрела до дома. Сергей опять стоял в дверях с искаженным от страха лицом. Она поняла, что борьба за жизнь длилась не только мучительно, но и долго. На этот раз Людмила не стала останавливать мужа, когда он шагнул навстречу. Повисла на нем как плеть, без конца повторяя:

– Сережа, Сережа, Сережа… Мне страшно…

Он, молча и крайне осторожно завел ее в квартиру. Тут же прибежала дочь:

– Мама, где ты была?! Что случилось?!

– Уведи ее, – хрипло попросила она. – Ей не надо…

Перепуганную Любашу отец, утешая, увел в ее комнату.

– Все нормально: мама дома. Живая. Сейчас мы во всем разберемся.