Мазепа к тому времени давал показания в Москве. Повторив уже сказанное в Черкассах, он не преминул насолить запорожцам и их атаману. Он объяснял решение Дорошенко не признавать Переяславское соглашение тем, что посланцы Сирко отговорили гетмана отсылать булаву — «и чтоб им запорожцам соединиться с ним Дорошенком заодно так, как было при бывшем гетмане Хмельницком, также и с ханом Крымским»[56]. Таким образом, Мазепа в Москве не только защищал своего гетмана, но и сеял недоверие к Сирко. С не меньшим удовольствием раскрывал он и планы поляков. «Сверх словесного приказу, служа великому государю», он поведал о стремлении Собеского, договорившись с Турцией, ударить на Московское государство.

В результате Мазепа произвел на дьяков посольского приказа хорошее впечатление. Ему позволили видеть «царского величества пресветлые очи», царь наградил сопровождавших его казаков и ему самому велел дать пару соболей «в три рубли»[57], то есть довольно дешевых. Пройдет всего несколько лет, и Мазепа будет получать в Москве награды, равные целому состоянию. Но тогда, для полупленника с неясным положением, это было уже блестящим началом карьеры.

15 августа в столицу прискакал очередной гонец Самойловича с просьбой гетмана отпустить Мазепу. 22 августа царь написал Сирко, что указал ехать Мазепе в Украину и «жить ему велели с женою и с детьми при своих добрах на сей стороне Днепра»[58].

Так, вопреки своей воле и убеждениям, Мазепа попал на Левобережье, к Ивану Самойловичу. Жизнь снова предстояло начинать заново.

В тридцать пять лет Мазепа в третий раз начинал свою жизнь заново. Все прежние успехи и заслуги остались на Правобережной Украине, и теперь нужно было обосновываться во враждебном ему стане старшины, где все смотрели на него как на дорошенковского приближенного, чудом избежавшего Сибири и плахи. Для того чтобы лучше понять всю сложность положения, в котором оказался Мазепа, надо познакомить читателя с теми людьми, кто составлял элиту Левобережной Украины и сосредоточивал в своих руках местную власть.

Иван Самойлович, гетман «обоих берегов», был сыном священника, получившим начальное образование в Киево-Могилянской академии. Вся его «казацкая» карьера, начиная с писаря в Прилуцком полку (в середине 50-х годов, в период восстания Хмельницкого), была связана с Левобережьем. При гетмане Иване Брюховецком он был черниговским полковым есаулом, при Демьяне Многогрешном — генеральным войсковым. Ему принадлежали обширные имения на Левобережье. Его избрание гетманом было выгодно старшине, которая стремилась прекратить своевольство черни, покончить с политической Руиной и экономической разрухой. У него были честолюбивые планы воссоздания единой Гетманщины, распространения своей власти на Слободскую Украину. Для всего этого требовался толковый и знающий помощник. К тому же, что было особенно важно в страшные годы повального предательства, — верный помощник.

Мазепа, как уже говорилось выше, «очаровал» гетмана. С. Величко, несмотря на враждебное к нему отношение, признает, что тот служил верно, охотно и хорошо, как человек умный, во всех делах исполнительный и услужливый. К тому же, проявив на допросах лояльность по отношению к Дорошенко, он доказал свою способность быть преданным. Немаловажную роль играл и тот факт, что Мазепа, по меткому выражению С. Величко, «при нищете своей тогдашней» полностью зависел от Самойловича и не был в состоянии вести «свою игру» в отличие от богатых и влиятельных левобережных старшин.

Генеральная старшина и полковники Левобережья представляли собой тесное сплетение двух десятков фамилий, богатых и влиятельных, породненных браками, кумовством и прочими связями.

Верхушку этой политической пирамиды возглавлял Леонтий Полуботок — генеральный бунчужный, затем есаул и, наконец, полковник переяславский, родственник и друг Самойловича из черниговской элиты. Пальму первенства делил с ним Василий Дунин-Борковский — украинский левобережный шляхтич, полковник черниговский, а затем обозный генеральный. Среди самых влиятельных и богатых полковников были также Яков Лизогуб — полковник черниговский, и Федор Жученко, полтавский полковник, тесть Кочубея. За исключением Лизогуба, все они станут оппозицией и личными врагами Мазепы-гетмана. Впрочем, вплоть до самого последнего момента, пока булава не окажется в руках Ивана, они не будут видеть в нем угрозу своей власти.

Совершенно другие отношения были у Мазепы с миргородским полковником Даниилом Апостолом, еще одним левобережным земельным магнатом. Непросто и негладко они складывались, но в основе объединения лежали общие идеалы, налет «польской», то есть западной культуры, преданность «государственной идее» и широкий кругозор. В свое время отец Апостола служил сотником у польского магната Иеремии Вишневецкого, затем женился на дочери миргородского полковника Лесницкого и с 70-х годов сам возглавил этот полк. Его молодой 28-летний сын Данила (он был на 15 лет младше Мазепы) занял при И. Самойловиче пост полковника, сменив своего престарелого отца. Это был уникальный случай в Гетманщине, и многие недолюбливали богатого юнца, вдобавок женатого на польской панне[59].

Что касается перешедших на Левобережье «дорошенковцев», то тут у Мазепы дела тоже обстояли по-разному. Михайло Воехович, бывший писарем у Дорошенко, а затем генеральный судья у Самойловича, в дальнейшем поддерживал Мазепу и пользовался его покровительством. А вот другой писарь Дорошенко, Василий Кочубей, станет его злейшим врагом. Кочубеи были известным и влиятельным казацким родом на Левобережье. Недаром писал Пушкин: «Богат и знатен Кочубей». В сентябре 1675 года Василий прибыл к Самойловичу, бросив Дорошенко и надеясь на награду[60], которую вскоре и получил в виде должности главы генеральной канцелярии, делавшей его вторым после гетмана человеком в Украине. Никогда, несмотря на все усилия Мазепы, Кочубей не сможет смириться с тем, что гетманский уряд достанется не ему — левобережному старшине, добровольно перешедшему на службу царю, а правобережному выскочке, в оковах привезенному запорожцами на левый берег. Эти чувства Кочубея будет разделять и его свояк, Иван Искра, правнук знаменитого казацкого гетмана Якова Остряницы.

На фоне десятков сел и тысяч золотых, имевшихся у крепких левобережных старшинских фамилий, финансовое положение Мазепы было ничтожно. Правда, через родственников жены он имел некое свойство с Самойловичем[61], но слишком дальнее, чтобы на него полагаться. Рассчитывать можно было лишь на собственные силы и способности. Все имения его семьи пропали на Правобережье. Долгие годы ему приходилось думать о хлебе насущном, это при его-то амбициях и честолюбии!