И нечего притворяться и лгать себе – понимала ведь его «разумный подход»! И свой, кстати, тоже. И кого винить? Вини себя! Ждала бы дальше неземной любви! Сидела бы тихонько и ждала! А ведь нет, все просчитала: и что не дождется той, «неземной». И что хорош собою. И что квартира, и зарплата. Так что их брак был взаимной сделкой, устраивающей обоих.

А то, что она мужа полюбила, так и слава богу, значит, везение.

А вот ему не повезло. Так кто несчастный? Правильно, он. Вот его и пожалеем. Ха-ха.

А что лгал… Так это вообще смешно! Лучше, если бы он докладывался? Так, мол, и так. Женился по расчету, тебя не люблю, а бывшую свою, ту, которая Минц, продолжаю «абажать» – уж прости! Несчастная она, понимаешь? Красивая такая, таланты сплошные, вот с душой, правда, не сложилось – ну, так это не ее вина. Пожалеть только можно бедную. Может, вместе и пожалеем? Ты у меня женщина с понятием, добрая и жалостливая. Денег на добрые дела тебе никогда не жалко – как ближнему не помочь? Вот сапогам порадуется австрийским – как у тебя, замшевым. Может, позвонишь своей спекулянтке Зойке? Ты еще говорила что-то про пальто дутое, финское? То, что почти невесомое? Может, а, Надюш?

Впрочем, нет, никаких «Надюш» не было и в помине. Никогда. «Надя», «Надежда», «Надежда Алексеевна» – с иронией. Ни одного ласкового, «дурацкого» слова, которые так обожают влюбленные. Никаких «рыбок», «заек», «малюток» и прочей ерунды. Никаких и никогда. Даже в самые жаркие моменты их жизни. Никогда – «Как это платье тебя украшает! Как эта помада тебя освежает! Как молодит тебя загар! Чудесная стрижка, симпатичные сережки, шикарные очки». «Надя! Подай!» – вот что она слышала. «Принеси! Отвари, завари, порежь. Погладь, почисти, отмой. Застели, протри, переставь, положи. Открой, затвори, унеси». Правда, «пожалуйста» добавлял всегда.

Уносила, заваривала, отпаривала и застилала. Получала всегда ровное «спасибо».

Не окрик, не зуботычину – не приведи бог! – «спасибо».

Вот и вам спасибо. За любовь и ласку. Которой, оказывается, никогда в ее жизни не было. Ни разу.

Нет! Нельзя, чтобы жизнь ее девальвировалась из-за этих дурацких «верблюжьих» посланий! Нельзя! Ее жизнь была…

Ее жизнь была. Точка.

И там, в ее жизни, был муж – приличный человек. Приличный и уважаемый. У них была – и есть, слава богу! – замечательная дочь. А еще квартира, дача. Семейные тихие ужины. Шашлыки на даче, пионы у крыльца. Пироги с яблоками из своего сада. Отпуск на теплом море. Прогулки по набережной, пахнущей кофе из армянской кафешки, плеснувшим кудрявой пеной на камни жаровни.

Просторный номер, в котором колыхались от соленого ветра тонкие занавески по ночам.

И узкие булыжные улочки Риги, на которых у Нади обязательно подворачивались ноги – старая детская травма, подвывих лодыжки. И вечером, в номере гостиницы, он растирал ей голеностоп мазью «Бом Бенге», которая отчаянно и просто невыносимо воняла всю неделю, и спали они с открытым окном – зимой. И было так холодно, что он крепко обнимал ее, пытаясь согреть. Было хорошее, было.

А рождение дочки? Она вспомнила свои тяжелые, затяжные, «неправильные», по словам акушерки, роды и его скупые записки – всего три. Она их помнила наизусть всю жизнь – как выучила, зачитала до дыр в родильной палате…

Поздравляю – тебя и себя. Здорово. Пусть будет здоровой. Молодчина.

Это первая. Вторая:

Яблоки зеленые только на рынке. Куплю завтра, привезу к вечеру. Что еще? Соки нельзя – внизу памятка. Пей чай. Кроватку купил, коляску успеем. По поводу имени – твое право, рожала ты. Я не против. Прислушивайся к докторам. До завтра.

И третья, последняя:

Грудь болит у всех – так говорят. А кормить надо. Терпи, казак! Пеленки достала теща, она же шьет и подгузники. Дома разберешься со всем сама. Будь здорова! До встречи! Ждем вас.

Григорий

Всё. Если начать анализировать… Ни одного нежного слова… Ни «любимая», ни «милая», ни «родная». Ни «целую тебя», ни «скучаю». Про дочку ни одного вопроса – на кого похожа, покажи в окно, какая она? Как будто пишет не родной папаша, а дальний ответственный родственник.

А тогда Надя об этом не задумывалась – столько счастья! Родилась здоровая и красивая девочка! И так мучили боли, грудь разрывалась, она никак не могла «раздоиться».

Записки как записки – вполне в духе ее сдержанного муженька.

Только вот соседка по палате, кудрявая Галка, рыдала день напролет, перечитывая записки от мужа Кольки.

Галка и Колька были приезжие, деревенские. Горя хлебали – говорила Галка. По общагам намаялись – комнатка без окна в четыре метра, кроватку детскую приткнуть некуда. Ни холодильника, ни плитки. Продукты в авоське за окном в коридоре, керогаз там же. Денег на «приданое» нет ну просто совсем. Колька разбил свой «КамАЗ» и выплачивает автобазе. Распашонки Галка сшила сама – рассчитывать не на кого. Родители в деревне, своих забот…

А вот приходил Колька в роддом каждый день да по два раза. Галка хватала туго запеленутую дочку Машку и бежала к окну. Колька писал на асфальте всякие «ура» и «люблю». Орал так, что выходили медсестры и грозились вызвать милицию. И записки писал – не записки, а письма:

Голубка моя милая! Светик мой ясный! Любонька моя маленькая! Была у меня одна любимая девочка, а стало две!

И все в таком духе. Галка читает и от счастья слезами захлебывается. Говорит, что соскучилась так, что сердце ноет. Скорее бы обняться и поцеловаться, скорее! «А то помираю прям», на полном серьезе говорила она и опять рыдала.

Третья соседка, учительница Нина, говорила, что Галка ненормальная и что про «обняться и поцеловаться» надо забыть. Нельзя. Пару месяцев точно.

Галка смотрела на «ученую» Нинку расширенными от ужаса глазами:

– Да ты что, Нин! Что ты такое говоришь! Разве ж так можно – три месяца! Так мы же с Колькой свихнемся!

Нина вздыхала и крутила пальцем у виска.

– Что с тобой, дурой, говорить. Невежда – одно слово. Ну, «обжимайся», – передразнивала она наивную Галку. – А потом умрешь от за-ра-же-ния!

– От какого заражения? – еще больше пугалась та. А потом отвечала: – От любви еще никто не умирал! – и отворачивалась обиженно к стенке.

– Говорю – невежда! – усмехалась Нина. – «Не умирал»! А Ромео и Джульетта? Не умерли от твоей любви? – быстро припоминала образованная Нина.

– Так это когда было! – радовалась Галка и поворачивалась к соседкам.

Долго обижаться она не могла – скучно.

Надя тогда тоже смеялась над наивной и влюбленной Галкой. Правда, кольнуло однажды, кольнуло, когда вслух и важно Галка зачитывала наивные и смешные стихи, присланные влюбленным Колькой.

Господи! Чему завидовать! Дурь какая-то! Муж Гриша приносил отборные яблоки с рынка, а Колька обрывал городские сады – побитую пылью мелочь.