Стрельба была совсем близко… Да, если бы не Ашкарт, быть бы мне у немцев. А они, известно, зеленые пограничные петлицы не жаловали.

На восемнадцатые сутки, едва не попав под немецкий десант, мы миновали Васильков. После одного из привалов я никакими силами не смог поднять Ашкарта и заставить его идти. Страшно было смотреть на его разбитые, кровоточащие лапы. Он жалобно скулил и безнадежно силился ползти.

Подошел старшина.

— Ну что тут у вас опять, товарищ курсант?

Я молча показал на собаку. Старшина покачал головой:

— Да, жалко, конечно, но придется пристрелить. Дальше не пойдет. А хороший был пес…

Не знаю, откуда у меня взялась решимость, но голосом, дрогнувшим от любви к верной собаке, упрямо, сквозь зубы, я процедил:

— Стрелять Ашкарта не дам… Не дам!

— А вас и спрашивать-то не спрашивают. Он идти не может, это вам ясно?

— Ясно. Я понесу его.

— Да вы сами-то еле ноги волочите.

— Я его понесу…

Через Киев, до Броваров я нес Ашкарта на себе, и даже лапы ему перевязать оказалось нечем.

В Броварах, в сосновом бору, собрались все пограничные части и отдельные группы пограничников, вышедшие из окружения или выведенные из боев. Стоять на ногах у нас уже сил не было.

Позади остались почти 600 километров горя, крови, пожарищ, смертей, ужаса. 600 километров злобы и ненависти, растерянности и недоумения…

Через несколько дней поступил приказ: передислокация в Харьков. Собак было приказано оставить в Броварах. Прощай, Ашкарт. Вот и конец нашей испытанной дружбе. Да не скули ты, и так тошно…

В Харькове, в расположении пограничного училища, собрались наши курсанты и курсанты строевой школы младшего начсостава погранвойск, которых война застала неподалеку от Перемышля. Участь многих из них оказалась куда тяжелее нашей. Нас объединили. Начались занятия. Прошел август, сентябрь. В начале октября состоялся выпуск. Я стал младшим сержантом. Предстояло распределение. Новым местом моей службы стал 18-й погранполк. Должность — командир отделения.

Особенность боевой деятельности пограничных полков состояла в том, что если до ноября 1941 года эти войска часто действовали в составе арьергардов по прикрытию отходящих частей и соединений, то после ноября 1941 года они главным образом вели борьбу с агентурой противника, забрасываемой через линию фронта, и с мелкими группами разгромленных германских войск, оставшихся при отступлении оккупантов в нашем тылу.

Итак, охрана тыла… А как же фронт? Желание лицом к лицу встретить ненавистного врага? Уже чуть ли не полгода идет война, а мы то отступали, то учились, и вот на тебе — тылы охранять!

А что, если опять подать рапорт? Ведь школу я окончил, звание сержантское получил, на здоровье, слава богу, не жалуюсь. Сговорились втроем — все трое младшие сержанты — и написали…

— Товарищи пограничники и сержанты, — дня три спустя, собрав две наши роты около штаба, сказал замкомбата по политчасти, — в последнее время командованию батальона некоторые наши товарищи стали подавать рапорты с просьбой отправить их на фронт. Желание их попятно. Но удовлетворить их просьбы мы не можем. На этот счет есть указание политуправления погранвойск. Каждый должен выполнять свой воинский долг на том участке, куда он направлен. Посылать на фронт мы будем в виде исключения только тех, у кого есть для этого самые веские основания…

— Это какие же «веские»? А разве бить немцев — это не веские? — выкрикнул кто-то.

— Нет, товарищи. Бить врага весь наш народ хочет. Лишь тот может рапорт подать, у кого фашисты родных убили, у кого братья или отцы на фронте погибли.

— А наш полк воевать будет?

— А что, разве паша служба, наша работа — не война? Положение на нашем участке фронта пока стабильное. Но перед нашей 3-й армией, а мы ее тылы охраняем, у немцев крупные силы, сосредоточенные в основном в районе Орла. Поэтому на спокойную жизнь не рассчитывайте. Противник сейчас активнее, чем когда-либо, забрасывает агентуру. Так что нам работы хватит.

— Воздух!!! — чей-то высокий голос оборвал речь замполита.

— Разойдись! По укрытиям!

Со стороны околицы послышался нарастающий рев самолета. Он шел низко, поливая хаты свинцом из двух пулеметов. Я успел заметить, как из соседнего дома выскочил наш сержант Петров со станковым пулеметом и, пристроив его на слеге забора, стал торопливо заправлять ленту.

Самолет пошел на второй заход. Петров припал к прицелу и, как только самолет показался из-за соседних хат, дал по нему длинную очередь. Потом еще одну вдогонку.

— Эх, промазал, наверное, — прошептал кто-то рядом. Но в этот момент мы увидели взметнувшийся столб дыма.

— Неужели сбил?

— В ружье! Бегом к месту падения!

Наш лейтенант первым побежал по улице. За околицей на снегу догорали остатки самолета. Летчикам спастись не удалось.

— Ну, Петров, ну, молодец! И как это он так быстро сориентировался? А что, братцы, за это ему орденок положен? Или как?

Из доклада командования войск по охране тыла Брянского фронта:

«…26 марта 1942 г. приказом по войскам Брянского фронта награжден орденом Красного Знамени сержант 18-го погранполка Петров П. И., бесстрашно вступивший со своим пулеметом в бой с фашистским бомбардировщиком и меткими двумя очередями сбивший стервятника…

Начальник пограничных войск НКВД по охране тыла Брянского фронта полковник Панкин.

Военный комиссар бригадный комиссар Кириллов.

Начальник штаба подполковник Алкаев».

Все это происходило под Мценском. Тогда я, конечно, не предполагал, что буквально через несколько дней жизнь моя снова круто изменится…

— Встать! Смирно! Товарищ командир полка, пограничники и младшие командиры согласно списку собраны. Начальник штаба…

— Вольно. Садитесь, товарищи.

Нас, человек двадцать, вызвали в штаб сразу после завтрака. Зачем — никто не знал. Думали: какое-нибудь особое задание.

Товарищи пограничники и младшие командиры, — начал командир полка, — по указанию начальника погранвойск нашего фронта мы отобрали группу лучших бойцов и командиров отделений. Вам предстоит теперь служить в 38-м погранполку. Он требует усиления. Жаль с вами расставаться, но приказ есть приказ. Вопросы будут?

Мы, растерявшись от услышанного, молчали.

— Ваши документы штаб сегодня подготовит. Завтра отправитесь. Счастливой вам службы.

Так пришлось мне расстаться с 18-м и продолжить службу в 38-м погранполку. Он в то время нес охрану тыла на нашем же Брянском фронте. Вскоре меня назначили помощником командира взвода, затем заместителем политрука и чуть позднее, несмотря на то что я был лишь старшим сержантом, политруком нашей погранзаставы.

Прошло лето.

В первых числах сентября в штабе полка, а размещался он тогда в городе Белеве, были назначены сборы политсостава. На второй день сборов, после занятий, ко мне подошел