Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дерьмо. (Такой себе пример броского ругательства).
— Эм. — Сердце бешено заколотилось в груди, как отбойный молоток, раскалывающий асфальт. — Нет. — Постыдный горячий румянец обжёг щеки, я ощущала, как они пылали от жара.
Становилось всё страннее и страннее. Вся эта история с конкурсом мокрых футболок уже поставила нас в неловкое положение.
— Ты занимаешься этим только в отпуске?
— Н — е–ет, — пробормотала я, заикаясь, как будто у меня проблемы с речью. Куда только делась способность говорить связно? — Нет, не только в отпуске.
— Значит, ты обращаешь внимание на обнажённых мужчин и в Штатах? — Чёрт побери, его улыбка почти на тысячу ватт. Как вообще возможно, чтобы чьи — то зубы так сверкали? Я быстро встряхнула головой, чтобы вновь обрести уверенность в себе, но он не переставал испытывать меня дьявольски соблазнительной улыбкой.
— Я делаю это везде, где могу. — Тут же осознав, как неправильно это прозвучало, я крепко зажмурилась в попытке привести в порядок мысли и слова, как будто у меня в голове происходит партия в Скрэббл [19]. — Я имею в виду, что смотрю на статуи обнажённых мужчин при каждом удобном случае. — Ну, а это прозвучало так, словно я чудачка, у которой фетиш на мужчин, вырезанных из мрамора. — Хотя не только на статуи, — попыталась я дать задний ход, но очевидно педали не просто сломались, а полностью отвалились. А надпись на них гласила, что они имеют все признаки социального самоубийства. — На живых я тоже смотрю.
Стало вдруг страшно, что если эта вызывающая улыбка останется на его лице ещё немного, то сохранится навсегда, как на безумных клоунских физиономиях с перекошенным выражением.
— Думаю, теперь я не один в трудном положении [20], — усмехнулся он, скрестив руки на груди. Я видела его выступающие мышцы даже сквозь белую рубашку.
Вау. Он выглядел намного лучше, чем я запомнила: тёмно — медные волосы, пухлые губы, крепкое, подтянутое тело. И очень хорошо понимала, как Микеланджело смог создать нечто прекрасное, как статуя Давида, потому что это результат не позирования, а совокупность великолепия, которая сформирована воображением и вырезана из камня.
Только этот мужчина реален, а не фантазия. Чёрт. Мне почти захотелось ущипнуть себя. Или его. Может, и себя, и его.
— Значит, ты работаешь в кофейне и любишь смотреть на обнажённых мужчин. — Теребя галстук между пальцами, он подтянул узел ближе к горлу. На мгновение у него напряглись желваки — я обомлела. Что такого неотразимого в этих челюстных мышцах? Это как взведённый курок, готовый выстрелить в меня электрическим разрядом. Ба — бах! — Что ещё я должен знать о тебе?
— Мне нравится рисовать, — выдохнула я, чувствуя, как напряжение покидает плечи. — На кофе, и ещё обнажённых мужчин.
Я не ожидала, что его смех окажется хриплым, сексуальным, сбивающим наповал, но не стоило удивляться, ведь всё в нём было именно таким.
— На мгновение мне показалось, что ты собираешься сказать, что тебе нравится рисовать на обнажённых мужчинах.
— Это совсем другое, — засмеялась я, вспоминая, как летом перед поступлением в университет недолго пробыла татуировщиком в Квинсе. О, сколько прелестных рисунков у меня тогда было, и мужчин в том числе. — Я этим больше не занимаюсь.
— Боже мой, я просто пошутил, — рассмеялся он, его тело подалось вперед, так что голова склонилась в мою сторону. Теплый вздох, сорвавшийся с его губ, коснулся моего лба, и я задрожала до самых сникерсов, залитых водой. Когда он отстранился, влажное облачко испарилось. — Итак, если вы сможете починить эту машину, ты должна мне кофе, который… — он достал бумажник из заднего кармана и, вытащив оттуда визитную карточку, протянул её, зажав между указательным и средним пальцем, — можешь принести сюда.
— М — м–м, — я протянула руку, чтобы взять у него карточку, в животе всё перевернулось, когда наши пальцы соприкоснулись. — На самом деле мы не делаем доставку. Нельзя покидать рабочее место во время смены. Дурацкий внутренний распорядок.
Он посмотрел на меня, выгнув бровь.
— Хорошо. — То, как он провел подушечкой большого пальца по своей полной нижней губе, вызвало во мне желание сделать то же самое, но уже языком. Блин, я даже не знала, как зовут этого парня, а уже мечтала о том, чтобы облизнуть его. Мне нужно заняться сексом. Как можно быстрее. Я безнадёжна.
Я взглянула на визитку в ладони.
Лео.
У него всё же имеется имя. Всего из трех букв, но, думаю, это считается.
— В таком случае, — продолжил он. — Отдай это в химчистку и принеси мне по адресу, указанному на визитке, пожалуйста.
А он хорош. Мне стало любопытно, обнаружу ли я, когда ознакомлюсь с информацией на карточке, что он работает в юридической фирме высшего эшелона. У него есть врождённый дар убеждения.
— А перед этим загляни в кофейню и прихвати мне американо со льдом, четверную дозу. Конечно, если не забудешь.
В голове пронёсся миллион бессвязных мыслей, как белые хвосты метеоров, озаряющих ночное небо. Звёздная пыль. Чёрные дыры. Я была уверена, что на личном опыте узнала, что такое альтернативная вселенная. То, что происходило, казалось неправдоподобным.
Несмотря на мой сбитый с толку разум, заполненный неразберихой, одна мысль всплыла на поверхность, ясная и яркая.
Я должна увидеть этого парня ещё раз.
Если мне для этого придется стать кем — то вроде его личного помощника, я бы не только стирала ему бельё и приносила кофе, но и, вероятно, драила его туалет и готовила завтрак, ему стоило только потребовать. Я бы на самом деле сделала всё, о чём бы он не попросил, потому что у него есть очарование и обаяние всех этих проклятых диснеевских принцев, вместе взятых. Он Принц Чарминг, и Эрик, и Филипп, и Чудовище, после того как превратился в человека, и Алладин, и даже Флин Райдер и Принц Навин, но не тогда, когда он был лягушонком. Потому что, даже несмотря на то, когда люди говорят, что нужно перецеловать много лягушек, прежде чем встретишь того единственного, лично я
