Алексей Певчев: Мне кажется, что блатная тема в творчестве Высоцкого очень органична. В своих стилизациях под блатную романтику Высоцкий вычленял некие жесткие ситуации, в которых проявлялся сильный мужской характер. С подобными ситуациями он был знаком не только по своему детству московской шпаны, не раз сталкиваясь с ними позже. Например, после знакомства с золотоискателем Тумановым, бравшим к себе в бригаду, на прииски, тех, кто имел за плечами лагерный опыт. На приисках работали лютые мужики, многие из них как раз жили «по понятиям». Но и здесь в почете были мужество, честь, хладнокровие, сила воли и умение выстоять в самых суровых ситуациях. Сюжеты для своих песен Высоцкий мог почерпнуть из рассказов этих людей, когда ездил к Туманову, пел для них.

Высоцкий по своей натуре был, конечно, лихим мужиком: веселым, бесшабашным, рисковым. Поэтому и любил таких же лихих людей: думаю, они привлекали его своей внутренней раскованностью, залихватским отношением к жизни. При этом важно, что Высоцкий своим лирическим героям, даже связанным с криминальными историями, не дает оценочных суждений и не делит их на отрицательных и положительных. Это просто мощное беспристрастное бытописание, а делать выводы Высоцкий предоставлял непосредственно своему слушателю.

Сергей Казначеев: Очевидно, что на стилистику и содержание блатных сочинений Высоцкого отчасти повлияли озорные стихи Пушкина, сатира А. К. Толстого, Козьма Прутков и кабацкая цыганщина. Те же Есенин, Блок, а также Маяковский и обэриуты. Но еще в большей степени, думаю, Высоцкий шел именно от фольклорных корней: от былинного эпоса, раешного стиха и лубка — до залихватских хулиганистых частушек «с перцем». Так что Владимир Высоцкий был, конечно, составной частью русской поэтической традиции.

Станислав Куняев: Российские интеллигенты, а особенно — столичные, нередко выдавали себя за выходцев из народа. Любили баловаться блатной феней, играть роли блатных персонажей: «За восемь бед один ответ // В тюрьме есть тоже лазарет», «Я был душой дурного общества», «Рыжая шалава, что ж ты натворила» и так далее. Все это привлекало подростков 60-х годов. Но вечно быть подростком — смешно и глупо.

Николай Бурляев: У Володи Высоцкого нигде нет пошлости: везде — даже в озорных его текстах, исполненных особого юмора! — идет чистая нота его души. Он просто не мог писать похабщину! И даже когда он писал приблатненные песни, подстраиваясь под дух уходящего времени, то все равно каждый его текст исполнен очень высоких категорий: преданности к Отечеству, самопожертвования, дружбы, любви!

Сергей Жильцов: Высоцкий стал играть на гитаре довольно поздно — когда учился в Школе-студии МХАТ. А большим ценителем и собирателем блатных песен являлся Андрей Донатович Синявский — его педагог по литературе. И его многочисленные ученики волокли ему весь фольклор, который узнавали. И что-то даже Синявский записал на пленку. Слава богу, это сохранилось! Сам Высоцкий про свои самые первые песни, так называемые блатные, дворовые, всегда говорил, что это именно стилизация. На концертах объявлял: «Песня-пародия на блатные песни». А знал он их великое множество.

Сергей Жильцов: Откуда брались все эти блатные песни? Кто-то передавал, самодеятельные песенники какие-то по рукам ходили. Владимир Акимов, одноклассник Высоцкого, мне рассказывал: мы, говорит, с Володей поехали как-то в Химки купаться. Это же тогда был совсем глухой район! И нашли прямо на берегу, под бревном, от руки написанную тетрадку: песенник, составленный целиком из блатных песен. Это было еще в середине пятидесятых. И там были какие-то тексты: «там сидит вор, бандит, весь наколкой покрыт, спать ложится на голые нары» и все такое. И нам многое было непонятно, но при этом — в высшей степени удивительно…

Сергей Жильцов: Откуда еще блатной репертуар прибавлялся? Сохранились записи Кочаряна, сделанные на Большом Каретном — там не только Высоцкий поет, но и Стриженов, и Мордюкова, и Гладков тот же. И все показывают какие-то новые песни — те, что им попались где-то. Например, звучит песня «Здравствуйте! Мое почтение». И мы видим, что Высоцкий буквально снял с кальку с исполнения Юрия Гладкова. Олег Стриженов спел «Шнырит урка в ширме у майданщика», а Высоцкий потом всю жизнь — но тоже лишь в узких домашних компаниях — пел эту песню, с теми же точно интонациями, которые услышал когда-то в компании Льва Кочаряна.