Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как у буддистов? — спрашивает Ася.
Кумар кивает:
— И буддисты это делают, и мусульмане тоже. Все мы, верующие, имеем одни и те же правила. Ведь бог — это бог, земля — это земля, человек это человек, а солнце — это солнце. В Непале или в России небо для всех одинаковое. А разные правила — это то, что создают политические лидеры. Но Непал — одно из самых толерантных государств на свете. Все мы здесь живем вместе, не зря же Непал — это Never Ending Peace And Love[21].
Мы огибаем Пашупатинатх, Кумар указывает на процессию — девочка в красном платье и бритоголовые мальчики лет десяти.
— У этой девочки сегодня начались первые месячные, — говорит он, — в Непале это большое событие. Девочку наряжают в свадебное платье, украшают и ведут на благословление в Пашупати. А мальчики получают сегодня священную мантру, которая поможет им вспомнить прошлые жизни. А это, — Кумар показывает на небольшую пагоду в глубине двора, — храм Кали, самой безжалостной и кровожадной богини индуистской мифологии. Каждое полнолуние здесь происходят жертвоприношения. Когда-то, пару сотен лет назад, в жертвы приносили людей, выбирая их из тантрических монахов и астрологов. Сейчас мы используем животных: козлов, петухов, баранов и селезней.
— Только мужского пола? — спрашивает Ася.
— Да, — кивает Кумар, — женский пол олицетворяет в индуизме мать и жизнерождение, так что в жертвы он не приносится.
— А кто обычно палач? — отзывается Ася, заглядывая внутрь храма.
— Специальный человек из рода палачей, — отвечает Кумар, — только он этим занимается. А вот здесь, на балках храма, вы можете увидеть резьбу. Вглядитесь, что вы видите?
— Это сцены из Камасутры? — догадывается Ася.
— Да, так и есть, — улыбается Кумар. — На Королевской площади Катманду есть храм с подобными изображениями. В Варанси тоже. Их много, ведь тема сексуального образования в то время была очень популярна. Секс в индуистской культуре угоден богу и входит в число священных ритуалов, отводя дурную энергию. Камасутра называет секс божественным единением, в нем нет ничего плохого. Только легкомысленный секс в индуизме считается грешным.
Запах жареного мяса встречает нас прежде, чем мы успеваем добраться до реки Багмати. Кумар подводит нас с Асей к перилам и показывает вниз.
— Нам повезло, — говорит он, разглядывая мертвеца прямо под нами, — мы пришли к самому началу церемонии.
К укутанному саронгом телу подходят два человека, и один из них зажигает кострище. Потом он уходит, а второй продолжает подбрасывать в пламя ветки и поливать дрова маслом.
— Видите мужчину, который поджег костер? говорит нам Кумар. — Это сын покойного. Голову, усы и бороду он обрил перед кремацией. На нем белая накидка, которую он будет носить теперь весь год. Белый для непальцев — как черный для Запада, цвет траура.
— А кто второй? — спрашиваю я.
— Этот человек следит за костром — три-четыре часа, пока горит тело. А после родственники умершего берут кость и погребают ее в священных водах Багмати. Пепел тоже рассеивают по воде. Все мы и буддисты, и индуисты — верим, что наше тело состоит из пяти основных элементов: огня, воздуха, земли, воды и космоса. И все, что приходит к нам с рождением и дает жизненные силы, мы возвращаем обратно — огню, воздуху, земле, воде и космосу.
— А в чем разница между круглыми платформами, — Ася показывает на противоположный берег реки, — и квадратными, как под ним? — Она кивает на покойника.
— Круглые нужны для поминок, — отвечает Кумар. — Каждый год семья возвращается сюда и проводит церемонию памяти на той стороне реки. На квадратных платформах мы сжигаем людей. По эту сторону — простых смертных, четрия — воинов, бойса — торговцев и шудра — ремесленников. А вот по левую сторону моста, — Кумар увлекает нас за собой и показывает две больших платформы на берегу у самого Пашупатинатха, — здесь мы сжигаем людей особенных. Одна из платформ — для высшей касты брахманов, священников. А на второй сжигали в прошлом королей и членов королевского семейства. Сейчас короля уже нет, так что она теперь для министров, премьер-министров и президентов.
— И что, все приезжают сюда умирать? И здесь всех сжигают? — спрашиваю я Кумара.
— Большинство жителей Катманду, — отвечает он. — Но у реки сжигают не всех. Видите ту башню? Это современный крематорий. Сейчас у людей появился выбор: чего они хотят? Традиционной церемонии на виду у всех либо же обычной кремации? Которая, кстати, гораздо дешевле. А вот это здание, — Кумар показывает на белые стены у Пашупатинатха, — хоспис. Сюда и приходят умирать. Астрологи составляют гороскопы и говорят точную дату смерти. Здесь же умерших омывают перед сожжением.
Мы пересекаем мост и попадаем на противоположный берег. Здесь нас встречают три полуголых старика с разрисованными лицами и дредлоками, собранными на затылке.
— Это садху, — поясняет Кумар, — «святой человек», в переводе с санскрита. Садху отрекаются от чувственных наслаждений, материального благополучия и сосредоточиваются на достижении мокши, духовного просветления. Это значит, что у них нет семьи, нет дома или какого-либо другого имущества. Они не ходят на работу, не получают деньги и живут на пожертвования. Все свое время садху посвящают молитве и медитации.
Старики улыбаются и слушают Кумара с неменьшей увлеченностью.
— Обычно садху носят красно-оранжевые одежды как символ их отречения от мирских удовольствий, — продолжает наш гид. — Либо же раскрашивают свои тела в белый — цвет скорби и духовной чистоты. А иногда они и вовсе голые. Такие садху называют себя «одетыми в небеса». Есть и «черные садху», агори. Говорят, люди они очень злые и опасные, их боятся и обходят стороной. Но остальных садху в Непале любят и чтут за святость.
— А где сжигают садху? — спрашивает вдруг Ася.
— А их как раз и не сжигают. Считается, что человек в садху умирает гораздо раньше, чем его тело. Существует даже специальный обряд «похорон человека», которому остригают волосы, и рождения садху, нового создания. Когда же тело садху изнашивается и распадается, его так и хоронят, сидя. Говорят, что душа его с тех пор перестает перерождаться, поэтому и тело предавать земле, воде, огню и воздуху уже нет смысла.
Мы следуем дальше и набредаем на одиннадцать маленьких храмов с лингамами[22], выстроившихся друг за другом.
— Сюда приезжают просить о рождении ребенка, — говорит Кумар. — Когда мужчина и женщина не могут иметь детей, они
