Но здесь вполне уместны иные рассуждения. Мог ли человек вот с такой амбицией, имеется в виду Юровский, для которого, по выражению Радзинского, даже пуля в царя — «историческая миссия», писать свои «мемуары», «показания» или «Записку» от третьего лица, не упоминая при этом даже своей фамилии? Сомнительно, и даже очень. Эта самая «Записка», выдаваемая Радзинским за сенсационные откровения Юровского, скорее всего из того же разряда, что и рапорт субинспектора уголовного розыска Летучего отряда Талашманова. 22 августа 1918 года он доносил начальнику уголовного розыска города Екатеринбурга агентурные сведения, в соответствии с которыми «числа около 15 июля с.г. в одно из воскресений в лесу» компания подгулявших комиссаров обсуждала судьбу царя и его семьи. Назывались фамилии комиссаров, кроме одного неизвестного, и развлекавшихся с комиссарами девиц, сообщалось, кто и что говорил, т. е. одни ратовали за то, чтобы «все семейство расстрелять», а другие — за сохранение царя и уничтожение одной царицы, «т. к. во всем этом деле виновата она». Можно только поражаться ловкости и смелости агента, сумевшего так близко подкрасться к компании и искусно спрятаться. Ведь нужно было, не выдавая себя, всех рассмотреть, все услышать. Тем более что комиссары и девицы не сидели на месте, а, не закончив разговор, «разбрелись по лесу гулять». Похоже, что этот самый искусный и дерзкий агент находился среди развлекавшихся. Правда, все сомнения развеял другой документ, хранившийся, как и упомянутый рапорт, в «соколовском архиве». 25 декабря 1918 года наблюдатель уголовного розыска Алексеев письменно доносил своему начальнику: «Агент уголовного розыска Михаил Ефимович Талашманов… объяснил, что сведения… по поводу предполагаемого убийства Царя, Царицы и членов Царской Семьи… он получил агентурным путем и проверить их не представляется никакой возможности, так как свидетелей на эти факты никого Талашманов указать не может и по полученным им сведениям никого свидетелей при этом не было, а было лишь одно лицо, которое сообщило ему все эти сведения и просило сохранить имя в тайне…»

Внимательно изучив «сенсационное открытие века» Радзинского, т. е. «Записку Юровского», я пришел к выводу, что она больше похожа на фальшивку, чем на подлинный серьезный документ. Причем составили ее, по всей вероятности, не два года спустя, как это утверждает Радзинский, а несколько позже 1920 года.

— Доказательства! Где доказательства? — уже не улыбается, уже не ехидничает, а настаивает неистовый читатель, желающий уничтожить не только строптивого и упрямого оппонента, не только живых и мертвых коммунистов, но и всякое воспоминание о большевизме вообще и вдруг увидевший угрозу своим намерениям.

— Доказательства в самом обычном сравнении материалов расследования с текстом сомнительной «Записки». Например, такое сравнение. В «Записке» читаем (выдержку даю по архивному документу, так что с огоньковским текстом будут некоторое расхождения): «При этом кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставлен, челюсть Боткина) было обронено, а при попытке завалить шахту при помощи ручных фанат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части — этим комендант объясняет нахождение на этом месте белыми (которые потом его открыли) оторванного пальца и т. под.». Но в 1920 году, когда якобы писались эти «Записки», их предполагаемый автор (Юровский) не мог знать этих деталей о челюсти, пальце и прочих находках колчаковской контрразведки. Убеждает в этом постановление (составленное Соколовым 24 октября 1920 года), а также дополняющая его справка. В последней имеются такие строки: «Во исполнение постановления от 24 октября 1920 года к делу приобщаются сведенные в систему фотографические отпечатки предметов, о коих приводятся нижеследующие сведения в настоящей справке». Дальше дается описание снимков. На двух первых из них изображен человеческий палец, «обнаруженный на дне большого колодца шахты № 1… в августе месяце 1918 года» и сфотографированный и описанный 10 февраля 1919 года. Тогда же была проведена и врачебная экспертиза, в результате которой было высказано наиболее вероятное предположение, что находка принадлежит ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ Александре Федоровне, имевшей, как это видно из следующих за фотографическими изображениями пальца изображений ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ, «тонкие длинные пальцы…». Так что еще в конце двадцатого года Соколов не мог с полной уверенностью определить принадлежность найденного пальца, тем более что в собранных им материалах имеются высказывания отдельных лиц о невозможности (из-за деформации пальца) точного определения. Правда, имелись и другие сведения, совпадающие с мнением автора «Записки». 30 декабря 1918 года товарищ прокурора Екатеринбургского окружного суда Магницкий докладывал письменно прокурору того же суда, что в результате проводимой им поисковой работы «при промывке фунта… на дне шахты в иле оказался отрубленный палец и верхняя вставная челюсть взрослого человека». Он же сообщал, что, «по высказанному тогда же мнению придворного врача Деревенько, палец этот и челюсть принадлежат доктору Боткину». Но все эти находки и доклады строго засекречивались. 20 августа 1918 года прокурор Екатеринбургского окружного суда, а точнее, исполнявший его должность Кутузов препровождал возглавлявшему в то время следствие Сергееву под грифом «Срочно. Секретно» официальную бумагу и вещественные доказательства. «По моему распоряжению, — сообщал он, — палец и два куска кожи врачом А.И. Белоградским залиты спиртом и опечатаны моей печатью». Ну а сам И.А. Сергеев не разрешил допустить к следственному материалу профессора Э.В. Диля, хотя тот имел официальное поручение командующего Сибирской армией генерал-майора Гришина-Алмазова с целью изучения собранных документов и вещественных доказательств «с исторической точки зрения». В своем постановлении от 6 сентября 1918 года он отмечал по поводу обращения к нему Диля: «При обсуждении означенного заявления по существу и с формальной точки зрения прежде всего надлежит установить… предварительное следствие в отличие от судебного следствия производится в условиях строгой негласности, причем круг лиц, участвующих в деле и имеющих право как присутствовать при следственных действиях, так и знакомиться со следственным материалом, крайне ограничен и точно перечислен в законе…» Следует заметить, что если в печать и просачивались некоторые сообщения, то они носили общий пропагандистский характер, преследующий «разоблачительную» антибольшевистскую шумиху.

В «тоненькой папке» из Центрального Государственного архива Октябрьской революции (ЦГАОР СССР), о которой упоминает Радзинский, цитируемую им «Записку Юровского» предваряет «не замеченное» автором сенсационного открытия сообщение Французского радио (1919 г.):

«Из Лиона 26/8 00/30

Комиссия по выработке ответа Антанты на контрпредложения Австрии окончила свои работы, и передача всех результатов Реннеру[22]неизбежна. „Франкфуртская газета“ говорит, что Реннер не обязан спрашивать мнений Верховной комиссии Национального собрания Австрии. Тела великих князей Сергея и Елизаветы и других членов семьи Романовых, убитых в прошлом году около Перми (пропуск) Тела царя и его семьи, разрезанные на куски, были сожжены сейчас же после преступления. Новые доказательства и указания, собранные на местах, подтверждают эти факты».[23]