У Иоакима, строгого приверженца православных устоев, сурового воина за интересы Церкви, такой человек мог вызывать лишь крайнюю настороженность. Да и, видимо, не только у него. Матвеев не смог набрать достаточно сторонников, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Не помогли ему и стрельцы.

Косвенное подтверждение бешеной подковерной борьбы двух «партий» обнаруживается в записках Бальтазара Койэта, дворянина из свиты нидерландского посла, явившегося тогда в Москву для переговоров. «В пятницу, 24-го апреля [1676 года], около 10-ти часов, пришел пристав с лошадьми и каретою… Прибыв в кремль, мы уже не застали столько стрельцов, как раньше: тут было не более 6—8 отрядов в простых траурных одеждах и все было тихо»[22]. Койэт осторожно «проговаривается»: стало быть, прежде, вскоре после смерти Алексея Михайловича, Кремль наводняли стрелецкие отряды и было там немирно. Между тем в отрывках, посвященных кончине Алексея Михайловича, он писал лишь о толпах людей, приносивших присягу царю Федору III, а не о воинских отрядах. По всей видимости, нидерландский дворянин оставил намек для «понимающих людей».

* * *

Алексей Михайлович умирал от общего расстройства здоровья: весьма тучный человек, он страдал цингой, водянкой и, вероятно, мучился от повышенного давления. К этим хворям добавилась простуда, вызвавшая сильный жар. Но на протяжении последних своих дней, находясь при смерти, царь, как можно убедиться по приведенным выше свидетельствам, ясно высказал свою волю: трон достанется Федору; вельможам следовало тут же поклясться наследнику в верности.

Царевича водили проститься с отцом, и юноша увидел печальное зрелище: огромное тело Алексея Михайловича, повсюду обложенное льдом, скорбные лица священников, настороженные взгляды бояр… Отец уходил из жизни рано.

Сыну не хватало нескольких лет до полного вступления в державные дела. И, наверное, глядя на измученного родителя, царевич думал: «Не успел… Времени не хватило! А сколько еще мог сделать — не старый ведь, совсем не старый…» Кончина отца могла заронить в сердце сына жадное стремление: надо спешить! Надо успеть. К Федору Алексеевичу пришло тогда горькое знание: иной раз Господь назначает последний срок гораздо раньше, чем мыслил и желал человек. Значит, следует не щадить себя, иначе время утечет бесполезно. А его так мало…

29 января 1676 года государь, царь и великий князь Московский и всея Великия, Малыя и Белыя России самодержец Алексей Михайлович ушел из мира живых.

Иноземные дипломаты отметили необыкновенную быстроту, с которой Федора Алексеевича возвели на престол.

Как только Алексей Михайлович скончался, «…как старший сын его… Феодор Алексеевич… боярами, находившимися при царе, был препровожден в большой зал и здесь в царских регалиях посажен на царский трон. Он поцеловал крест и, вслед за тем, вельможи и бояре принесли новому государю и царю присягу в верности, целуя крест, который держал в руках патриарх или праотец. Целую ночь продолжалось присягание всех дворян, стольников и разных дворцовых служителей. Посланы были гонцы во все концы государства; все иностранные офицеры и чиновники, обязанные присягать, призваны были во дворец, где они принесли присягу перед двумя Московскими проповедниками, одним реформатским и другим лютеранским. Это произошло часов в 11 ночи»[23].

Очевидно, борьба между сторонниками двух царевичей — отрока Федора и младенца Петра — шла при дворце с переменным успехом. И рисунок ее не столь прост, как показано в приведенном выше сообщении.

Нарышкины с Матвеевым, как уже говорилось, предприняли ряд мер, отстаивая интересы своего претендента. Тогда их оппоненты нанесли ответный удар. Милославские и Долгорукие торопились с присягою, учитывая опасность, грозящую им от Артамона «со товарищи». Эта не вполне приличная суетливость обеспечила им бесповоротную победу. Уже под вечер того дня, когда ушел из жизни Алексей Михайлович, с планами Матвеева и Нарышкиных было покончено. Возможно, царевич Федор просидел несколько часов взаперти. Возможно, его младший брат, совершенно не понимая, что с ним вытворяют, несколько раз коснулся царского кресла попкой.

Но на том все успехи Нарышкиных и завершились. Милославские возобладали.

Зато у Милославских появились две большие проблемы.

Во-первых, царевич Федор действительно расхворался в тот момент. Он чувствовал себя очень плохо.

Это бесспорный факт. Во время похорон Алексея Михайловича его сына несли одетым в черное и с обнаженной головой то ли на особых носилках, то ли на санях. Можно, конечно, счесть это особой почестью, оказываемой наследнику. Но, весьма возможно, он просто не мог передвигаться самостоятельно. Шесть лет спустя, в день похорон самого Федора, его младший брат и преемник Петр пойдет за гробом государя на своих ногах — носилки не пригодятся… Когда Федор Алексеевич, еще не сняв траура, дал первую аудиенцию нидерландскому послу, выглядел он скверно. И его состояние не удалось скрыть от внимательных взглядов иностранцев: «Придя в зал, мы увидели, что все сверху донизу в трауре; там было так полно людей, как я еще не видел никогда. Его превосходительство[24] стал, как и раньше, прямо против его царского величества; нас расставили так, что мы все могли видеть его величество прямо в лицо. Это был молодой государь, довольно красивый, но, по болезни, с лица немного желтый и одутловатый. Он сидел на троне отца, покрытом также черным; сам его величество был одет в черную дамастовую одежду, подбитую соболями. На голове его была черная суконная шапка, подбитая соболями, а в руке черного дерева костыль, на который он часто опирался, так как был очень слаб. Четыре господина, которых мы раньше видели в белых дамастовых, подбитых собольим мехом одеждах и с топориками на плечах, теперь были совершенно в трауре вплоть до топориков, которые были обтянуты черным»[25]. При следующей аудиенции, через две недели, юный царь не имел достаточно сил, даже чтобы громко разговаривать. Его слабый голос звучал едва различимо[26]. В середине февраля, по документам Аптекарского приказа, Федор Алексеевич «скорбит ножками»; врачи ставят диагноз: «Цинга!»[27]

Во-вторых, разбитый Матвеев еще не был удален от двора.

За здоровье наследника, как видно, всерьез опасались. Но не только и даже не столько потому, что он плохо ходил. Причина другая. Милославские готовились к худшему: бунт, открытое покушение на царевича Федора, любой обман, махинация, попытка отравления. Всё возможно! Матвеев оставался при дворе, он еще выполнял обязанности главнейшего российского дипломата. У него хватило бы энергии, дерзости и влияния на новую каверзу. А потому после похорон Алексея