Бен взял Сэмми на руки и усадил его на кровать. Потом он подобрал с пола игрушечного медведя и устроил его на подушке. Сэм скинул мишку на пол. Бен снова его поднял.

– Ты правда хочешь комиссовать Тедди? – спросил он.

– Его зовут не Тедди.

– Рядовой мишка, – попробовал пошутить Бен.

– Просто мишка, и я больше не хочу его видеть! – заявил Сэмми и укрылся с головой одеялом. – А теперь уходи! Все. Все уходите!

Я шагнула к брату, но Бен шикнул на меня и кивнул в сторону двери. Я пошла следом за ним из номера. У окна в конце коридора маячил кто-то большой и неповоротливый. Мальчишка, которого все зовут Кекс. Он не разговаривает, но его молчание не вызывает каких-то жутких ощущений, оно, скорее, похоже на безмолвие горного озера. Бен прислонился спиной к стене. Он прижимал к груди мишку и тяжело дышал, приоткрыв рот. Температура в отеле была ниже нуля, но Бен все равно покрылся испариной. Если он после возни с детьми так выдохся, значит у него реально были проблемы, вероятно, как и у нас всех.

– Он не знал, что ваш папа умер, – сказал Бен.

Я покачала головой:

– И знал, и не знал. Так бывает.

– Да, – вздохнул Бен, – так бывает.

Между нами повис свинцовый шар тишины размером с Ньюарк. Бен рассеянно погладил мишку по голове – так старики поглаживают кошку, пока читают газету.

– Я должна вернуться к нему, – произнесла я.

Бен шагнул к двери в номер и преградил мне путь:

– Может, лучше не надо.

– А может, тебе лучше не совать нос…

– Не первый человек в его жизни умер. Он справится.

– Ух ты! Это жестко.

«Вообще-то, мальчик Зомби, мы говорим о человеке, который был и моим отцом тоже».

– Ты знаешь, о чем я.

– Почему люди, после того как скажут что-то реально жестокое, все время повторяют именно это?

У меня были определенные проблемы с самоконтролем, поэтому меня понесло:

– Так уж случилось, что я знаю, как это – «справляться» со смертью в одиночку. Только ты – и больше никого, вокруг – пустота. А было бы хорошо, очень-очень хорошо, если бы в тот момент кто-то был рядом…

– Эй, – тихо сказал Бен. – Эй, Кэсси, я ничего такого не хотел…

– Да, ты не хотел. Ты действительно не хотел.

Зомби. Он получил это прозвище, потому что ничего не чувствовал, был мертвым внутри? В лагере «Погребальная яма» такие попадались. Я звала их «тюфяки». Набитые прахом мешки с очертаниями человеческого тела. В них навсегда сломалось нечто важное. Слишком много потерь. Переизбыток боли. Они передвигались, волоча ноги, бормотали что-то невнятное, и в глазах у них зияла пустота. И Бен был таким? Он был «тюфяком»? Тогда почему он рисковал жизнью ради спасения Сэма?

– Где бы ты ни побывала, – чуть слышно произнес Бен, – мы там тоже были.

Его слова отозвались во мне болью. Потому что он говорил правду, и я уже слышала ее как-то раз. От другого.

«Не ты одна потеряла все…»

Тот другой пожертвовал всем ради меня. Этому кретину надо было напомнить, что я не единственная. Жизнь часто над нами насмехается, но порой она открыто и зло хохочет нам в лицо.

– Рингер ушла? – спросила я, потому что пора было сменить тему.

Бен кивнул. Он продолжал гладить мишку. Этот медведь начал меня раздражать, и я забрала его.

– Я пытался послать с ней Кекса, – сказал Бен и тихо рассмеялся. – С Рингер.

Мне стало интересно, сознает ли Зомби, как звучит его голос, когда он произносит ее имя? Тихо, как молитва.

– Знаешь, у нас ведь нет резервного плана на случай, если она не вернется.

– Она вернется, – твердо проговорил Бен.

– Почему ты так уверен?

– Потому что у нас нет резервного плана.

И он просиял своей широкой, открытой улыбкой. Это сбивало с толку. Странно было видеть улыбку, когда-то освещавшую все вокруг – классы, коридоры, школьные автобусы, – на его новом лице, которое изменили болезнь, пули и голод. Как будто идешь по чужому городу, сворачиваешь за угол и вдруг натыкаешься на старого знакомого.

– Это круговая аргументация, логическая ошибка, – ответила я.

– Знаешь, некоторые ребята чувствуют угрозу, когда их окружают умники, а мне это только придает уверенности.

Бен пожал мне руку и, прихрамывая, направился к своему номеру.

Остались только игрушечный мишка, большой ребенок в конце коридора и закрытая дверь. И я перед нею. Я сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Села на кровать рядом с горкой из одеял. Я не видела Сэма, но знала, что он там. Он не видел меня, но знал, что я рядом.

– Как он умер? – раздался приглушенный голос.

– Его застрелили.

– Ты видела?

– Да.

Наш отец ползет, впиваясь пальцами в грязь.

– Кто его застрелил?

– Вош.

Я закрыла глаза. Не надо было говорить. В темноте картинка становится отчетливее.

– Где ты была, когда Вош его убивал?

– Пряталась.

Я потянулась к нему, чтобы откинуть одеяло, но остановила себя.

«Где бы ты ни была…»

В лесу, недалеко от пустого шоссе, девочка забирается в спальный мешок, застегивает молнию, и в который раз у нее перед глазами погибает ее отец. Пряталась тогда, прячусь сейчас и снова, снова вижу эту картину.

– Он дрался?

– Да, Сэм. Он дрался как лев. Он спас мне жизнь.

– Но ты притаилась.

– Да.

Я прижала мишку к животу.

– Как жирный цыпленок.

– Нет, нет, – прошептала я. – Все не так.

Сэмми откинул одеяла в сторону и резко сел. Его было не узнать. Я никогда раньше не видела этого мальчика таким. У него было страшное, искаженное от ярости и ненависти лицо.

– Я убью его. Я всажу пулю ему в голову!

Я улыбнулась. Во всяком случае, попыталась улыбнуться.

– Извини, Сэмс, но он мой.

Мы смотрели друг на друга, и время начало распадаться на части. Время, которое мы потеряли в крови, и время, которое мы обрели в крови; время, когда я была всего лишь властной старшей сестрой, а он надоедливым младшим братом, и время, когда я была той, ради кого стоило жить, а он тем, ради кого стоило умереть. А потом он бросился ко мне на грудь, и мишка оказался между нашими телами, как мы между временем до и временем после.

Я легла рядом с Сэмми, и мы вместе прочитали его молитву: «Если я умру во сне, Господи, возьми к себе мою душу».