Черноокая Мафраз неслышно появилась в покоях госпожи и, преклонив колена у ее ног, зашептала возбужденной скороговоркой:

— Во дворце толкуют, что убит Алексей Гаврас, племянник дуки Трапезунта и сын могущественного правителя Херсонесской фемы.

— Паж Мануила? — так же чуть слышно произнесла удивленная севаста. Ее наперсница молча кивнула.

Племянница императора закрыла лицо руками так, что со стороны могло показаться, будто она прячет непрошеные слезы. Однако слез не было и в помине. Никотея просто не могла сдержать горькую досаду. Она не сомневалась, кто отправил к праотцам ни в чем не повинного юношу. Тот прибыл в Константинополь чуть более месяца тому назад и еще не успел обзавестись врагами. Во всяком случае, такими, что бы желали его смерти. Конечно же, удар предназначался не ему, а его господину. И конечно же, ударил этот влюбленный дурак Михаил Аргир. Кому, кому, спрашивается, это было нужно? На что он надеялся?! Эти мужчины… Почему Господь, наградив их силой, не позаботился уделить хоть толику ума?

Он что же думает, если ударом кулака валит коня, то и власть Комнинов может сокрушить, взмахнув рукой? Власть нужно не только захватить, но и удержать! А этого с отрядом дворцовой стражи не сделаешь. Он так был нужен здесь, тайно ненавидящий императора и его черномазого сынка! Теперь же из-за своей безмозглой горячности он превращается в обузу, причем в опасную, напитанную ядом обузу. Всякое соприкосновение с кровавым глупцом с этого часа может грозить смертью. Если вдруг его схватят, пыточных дел мастера вытянут, чего это вдруг командир дворцовой стражи решил позабавиться охотой на сына василевса. Конечно, ее не в чем упрекнуть, она — маленькая наивная девочка с большими глазами и нежной, чуть удивленной улыбкой.

Глаза Никотеи тут же распахнулись и губы сами собой приняли заказанное выражение. Но можно не сомневаться: Аргир признается в своей глупой страсти и она будет под подозрением. Нет, это ей ни к чему, особенно сейчас, когда покровительница Ника, расправив крылья, летит, факелом указывая ей путь.

Никотея нашла взглядом икону с ликом девы Марии и перекрестилась. Проведя несколько лет в постах и молитвах, под бдительным надзором белых сестер, она искренне считала себя доброй христианкой, что, впрочем, не мешало ей чтить крылатую Нику Победоносную.

Что ж, Аргир сам виноват. Не стоило ему спешить. Теперь же ей придется тоже поторопиться, чтобы помочь любезному дяде отыскать злоумышленника. Конечно, надо бы тщательно продумать, что она станет говорить василевсу. Но пустое, это она сделает по ходу разговора. Она всегда умела быстро принимать решения.

— Мафраз! — Никотея положила руку на плечо служанки. — Пусть императору передадут, что я срочно прошу его об аудиенции.

— Слушаюсь, моя госпожа. — Персиянка склонила голову и, пятясь, исчезла из покоев.

«Так. — Никотея подошла к шахматной доске, выложенной пластинами слоновой кости и эбенового дерева. — Предположим, что командир дворцовой стражи — участник большого заговора. Что он за фигура? Несомненно — слон! Такой же мощный, прямолинейный, не имеющий собственной воли. Теперь остается придумать, кто в этой игре мог бы считаться ферзем и кого прочат в императоры».

* * *

…Колокола звенят над градом Киевом, меда льются вековые, а от запаха яств кружится голова и у сытого. Нынче в княжьем тереме государь Руси Всевеликой Владимир Мономах празднует славную победу богатырей-сынов над степными ордами…

Пиршественные столы ломились от уставлявшей их снеди. Лебеди с золочеными клювами в блистающих коронах плыли на серебряных блюдах по шитым диковинными цветами скатертям. Кабаны чинно возлежали на огромных тарелях, держа в пасти наливное яблочко. Осетры тянулись вдоль столешниц так, что начни величать гостя, идучи ему навстречу от рыбьей головы, так к хвосту, пожалуй что, только и закончишь.

По обе руки от Великого князя сидели честные мужи, славные витязи земли Русской, Мстислав Владимирович да Святослав Владимирович. Ликом они едины, ростом сходны и статью неотличимы. На каждого глянешь — залюбуешься, а на двоих-то — и подавно бы любоваться, когда б не дружины их, а в них — бояре да нарочитые мужи, и каждый силой и славой готов с любым тягаться, а уж тем паче со всяким, кто по ту сторону стола.

— …Вот, стало быть, повел я рать к Саркелу, а там, как ты, отец, и молвил, пустехонько, бабы да старики. Мы, не мешкая, в плавнях схоронились, а чуть свет — глянь, пыль по степи до неба поднялась. Хан Буняк из набега на ясов ворочается. С ним полон и всякого добра несчитано-немеряно. Тут мы им на кичку-то сарынью и упали. Сколько от мечей наших полегло — и не счесть. А от стрел да копий — и того более… — осушая медвяную чашу, вещал Мстислав Владимирович.

— Эка невидаль! — хмыкнул брат его, Святослав. — Сонному хану кровь пустили да рухляди ясской возы умыкнули. То ли дело мы! Под самую Шарукань половцев гоняли, на Змиевых Валах головы им рубили, чтоб неповадно впредь им было в землях наших озоровать. Шургай-хан двух сынов выдал нам в полон да кровью их поклялся впредь рубежа, ему начертанного, не преступать. Все, батюшка, так сложилось, как ты сказал. — Святослав поднял чеканный кубок. — Здрав будь многие лета!

Владимир Мономах важным кивком ответил на заздравную речь сына. Победы не радовали его. Уж сколько раз сам он возвращался домой под этакий колокольный звон, сколько раз мудрый совет его помогал одолеть любого ворога, откуда б тот ни появился. И братья, и сыновья его нынче ходили в любимцах у провидения, да только, того гляди, великой ценой придется заплатить за нынешние пиры да полоны.

— Эк ты молвил, братец, — насупился Мстислав, — сущую нелепицу сболтнул! У Буняка-то войско небось вдвое было, не то что у Шуграйки плюгавого!

— Цыть! — рявкнул, поднимаясь из-за стола, Владимир Мономах. — Почто, сыны мои, из края в край славные, петухами друг на друга скачете, по что волками зыркаете?! Выкиньте дурь из голов! Ступайте за мной! Слово вам желаю молвить.

* * *

Иоанн II, наследник цезарей, с угрюмым напряжением глядел на сына. «Если бы это был заговор и он желал убить меня, то вряд ли бы сейчас остановился посреди тронного зала. Здесь важно все сделать быстро, пока самого не проняла жуть от содеянного. Остановился — значит робеет, сам не ведает, что предпринять дальше. Тогда зачем этот маскарад?!»

— Что беспокоит моего сына и наследника? — наконец веско проговорил он, увещевающее качая головой. — Враг у стен Константинополя?

— Я тревожусь за свою жизнь, отец! — запальчиво бросил молодой Комнин. — Меня хотят убить. Даже здесь, во дворце, я не чувствую себя в безопасности.

— И поэтому ты пришел сюда в доспехах, точно собираясь идти в бой?

— Да, мой отец и государь. Кроме того, я привел сотню букелариев[8]и впредь намерен везде ходить с ними.

— Это прискорбно, — качая головой, вздохнул Иоанн II Комнин. — Всякому известно, что василевс ромеев и его наследник — желанный трофей для великого множества злодеев. Мы окружены врагами, мой дорогой сын, этого, увы, не изменишь. Но даже в таком случае следует помнить, что кесарь, повсюду шествующий за стеной телохранителей, вызывает лишь насмешки и подозрение в трусости. Государь может быть убит, если такова судьба и воля Господа, но он не имеет права давать своим подданным основания для презрения. Поведай мне, что случилось. Я полагаю, мы сможем разобраться в твоей беде.